Митька приготовился скидывать свою, когда заметил, как в стороне от линии атаки в районе мели у Константиновского бастиона замер «Родней». Еще один английский корабль, который оказался слишком самонадеян. Его пытались расстрелять из фортов, но в ту сторону било не так много орудий. Митьке хватило опыта, чтобы понять — враг успеет уйти, и, недолго думая, молодой казак потянул за рули, выпадая из строя.

— Штабс-капитан поймет и простит, — повторял он про себя.

Возле берега стреляли не так часто, и пороховые облака были гораздо реже, чем там, где они летели до этого. Митька выжидал сколько мог, вглядываясь в палубу англичанина, и, как только кто-то ткнул в его сторону рукой, тут же поджег сразу все свои ускорители. Как хорунжий Эристов во время дела у Сарандинакиной балки. Ветер засвистел в ушах. Если бы не очки, то глаза бы от такого точно высушило, но они были…

Митька сделал несколько маневров, сбивая стрелков, как и учил штабс-капитан, а потом вывернул оба элерона, уходя вверх прямо над кораблем. На пару мгновений он словно замер на месте, как во время посадки, и именно в эту секунду рука выбросилась вперед, перерубая крепления бомбы. Та рухнула вниз — увы, не вертикально, а почему-то уходя немного вперед. Но длины корабля хватило, чтобы она его все-таки задела, а потом взрыв разметал часть носового набора, лишая англичан возможности спастись.[2]

— Ура-а-а-а-а! — крик вырвался из груди молодого казака почти одновременно с парой настигших его пуль.

Одна пробила крыло, и ткань начала расползаться, заставляя «Ласточку» заваливаться в сторону. Другая раздробила плечо, да так, что правая рука отказалась шевелиться. Было так обидно, но Митька одной левой продолжал по очереди подтягивать рули. К счастью, на «Роднее» начался пожар, и всем стало не до него, а молодой казак продолжил править к Константиновскому бастиону.

Наверно, было бы лучше сесть сразу у больницы, но столько ему просто не выдержать. Да и ветер вел именно туда. Последнее ускорение, горка, Митька почувствовал, как всего в паре метров от цели теряет сознание и сваливается с дуг «Ласточки». Правда, до земли он почему-то не долетел. Его подхватили.

Взгляд туманился, но он узнал лица. Штабс-капитан и адмирал Нахимов — они лично оттащили его в сторону, а потом перевязали.

— Простите… — Митька увидел остатки своей «Ласточки», и ему стало безумно жалко превратившуюся в обломки рыбку.

— Не тебе сегодня просить прощения, — неожиданно серьезно ответил ему штабс-капитан, а потом указал на еще одни обломки. — Это моя. И я ее сломал, просто чтобы пострелять из пушки. А ты — ты потопил, кажется, первый корабль в этом сражении. Первый английский корабль в эту войну. Так что сожми зубы и гордись.

Митька сначала думал, что штабс-капитан шутит, а потом по его лицу понял, что нет. Понял и сжал зубы. Дед всегда говорил, что только рядом с настоящим командиром казак может показать себя настоящим казаком. Раньше Митька ему не верил, а вот сейчас, наконец, понял, что тот имел в виду.

То ли еще будет!

*

Перевязываю плечо своего казака, матерюсь, не обращая внимания на удивленного Нахимова.

— Повезло, — только закончив, я позволил себе выдохнуть. — Кость не задета, да и рана навылет. Крови много потерял, но выкарабкается, должен выкарабкаться.

— А где вы, Григорий Дмитриевич, так повязки вязать научились? — поинтересовался адмирал.

— Так на наших курсах первой помощи, что проводят врачи для нижних чинов. Я и с солдатами ходил, и с матросами, да еще и на разных бастионах, — я только рукой махнул. — Подождите, а что вы-то тут делаете? Я-то своего героя побежал ловить, а вы? Там же англичане!

— А все, — Нахимов улыбнулся. — Они уходят. Понимают, что у нас кораблей не так много, но если бы они еще несколько часов тут постояли, то адмирал Корнилов точно бы выпустил на них все пароходофрегаты Бутакова. Дмитрий Иванович себя как командир давно показал, попил бы у них крови.

Я невольно вспомнил, как сам Павел Степанович награждал Бутакова после Синопа. Да и до этого они служили вместе. Наверно, ему будет приятно узнать об еще одном подвиге своего знакомого.

— Он и так уже попил вражеской крови… — начал я и рассказал, как Дмитрий Иванович догадался сместить груз на одну сторону, чтобы задрать правый борт «Владимира», и пушки пароходофрегата все утро потрошили оказавшиеся в зоне досягаемости английские батареи.

— Что ж за война такая, — Нахимов не удержался от улыбки, глядя на фельдфебеля Брилевича, восторженно машущего руками на крыше форта. — Одни герои.

Он улыбнулся, а потом мы вместе расхохотались. Все в крови, в гари, сегодня город потерял много храбрых солдат и офицеров, но мы выстояли. Выстояли и показали всей империи, всему миру, что просто так эта осада не закончится. В небе над нами возвращались назад «Ласточки» во главе со Степаном, а его второй номер передавал сигналы открытым кодом.

— Два коротких, один длинный — у. Короткий, длинный, короткий — р. Короткий, длинный — а, — Нахимов расшифровал послание и помахал довольным пилотам.