Подкинув дров в печку простейшего котла, я дождался, пока тот раскочегарится… Это был неудачный эксперимент: попытка создать небольшую паровую машину просто на основе отрывочных воспоминаний. Нет, что-то получилось. Пар вырывался из котла, подавался в цилиндр и двигал поршень. Было удивительно осознать, что по большому счету тут происходит тот же процесс, что и при полете. Горячий воздух создает зону высокого давления и двигает поршень в зону низкого, поршень вращает вал, который в свою очередь двигает задвижку, и горячий воздух поступает уже с другой стороны цилиндра, снова толкая поршень. И так раз за разом.

Мы с Дмитрием Александровичем даже пошли дальше: сделали второй цилиндр, чтобы горячий воздух после первого попадал в него и тоже работал на вращение вала. И третий. Удивительно, но синхронизировать их оказалось совсем не сложно. Помог Руднев, который, как оказалось, увлекался паровыми машинами. Он, правда, был больше по пароходам, но рассчитать форму для коленчатого вала у него вышло. Он же помог поставить стабилизатор давления по примеру машины Уатта, но на этом все.

Котел пыхтел, поршни ходили, вал крутился, а потом что-то происходило, и все сбоило. В первый раз, когда машина затряслась и закряхтела, мы даже не поняли, что произошло, и вся конструкция с валами и цилиндрами просто сломала сама себя. Потом мы добавили рубильник, чтобы перекрывать ход пара от котла в случае сбоя — теперь ничего не хрустело. Но сам двигатель все равно не работал больше десяти минут, и у нас никак не получалось понять, из-за чего его клинит. Оставалась надежда на инженеров Бобринского, но их пока даже в Симферополе никто не видел.

Вздохнув, я открыл клапан, запуская пар в движок, который раскрутил приделанный к нему вентилятор. Развлечение на десять минут, но хотя бы так… Подвинув к вентилятору трубу, я создал туннель с летящим в лицо потоком воздуха. Подготовка была закончена — теперь само дело. Я взял со стола выточенную еще вчера модель почти настоящего планера с самолетным корпусом, закрепил на подставку с пружиной и аккуратно задвинул в трубу.

Да, это вам не аэротурбина из моего времени, которая может выдать поток ветра в двенадцать махов, но сейчас и такой ни у кого нет. Я записал показания — насколько подъемная сила смогла разжать пружину при текущей форме крыльев. Потом поменял их на новые — тоже все записал. Потом подрезал и те, и другие, сделав профиль поуже — снова записи. Попробовал поиграться с вертикальными стабилизаторами на хвосте планера, поставив не один, а два… Машина захрипела, пришлось срочно перекрывать котел и сбрасывать давление.

Вот и закончили на сегодня. Вечером Дмитрий Александрович опять все разберет, опять будет пытаться понять, что же у нас не работает. А потом мы повторим, и так раз за разом. И в итоге сами или с чужой помощью, но мы обязательно добьемся своего. Будут у меня и дирижабли, и планеры, и настоящие самолеты!

*

Сегодня вечером у Волохова после почти недельной паузы был объявлен прием. В прошлые дни после бомбардировки союзники еще пытались давить, не давать нам расслабиться, но сегодня сдались… Им нужен был передых после потерь 5 октября — они об этом знали, мы об этом знали, и вот все признали очевидное.

Но прежде чем отправиться к Корнилову я решил заехать в госпиталь. Хотел же еще раз проведать своих, да и к Зубатову можно будет заодно заглянуть. Я дошел до занятых врачами и больными Александровских казарм и замер, не заходя внутрь. В конце улицы как раз показался Тотлебен, и я решил дождаться Эдуарда Ивановича.

— А вы к своим, Григорий Дмитриевич? — поприветствовал меня полковник.

— Как обычно, — кивнул я. — А вы?

— К Ползикову, — вздохнул Эдуард Иванович. — Вы представляете, какой анекдот? Город бомбардируют с суши и моря, а Александр полез проверять крыши домов, хотел понять, смогут ли они уберечь от падающих ядер, если обстрел усилится… И сам упал. Потом почти неделю держался, но нога распухла, и я его отправил к доктору Гейнриху. Спрашивается, зачем мне это героизм на месяц, если я потом помощника на год лишусь?

— То-то, я смотрю, он давно к нам не заглядывал, — я искренне расстроился. — Все-таки Ползиков инженер от бога, очень нам помог в настройке блоков управления «Карпами» и «Ласточками».

Тотлебен невольно улыбнулся. Эдуард Иванович, несмотря на серьезность и требовательность, был хорошим человеком и всегда радовался, когда его подчиненные добивались успеха.

С таким хорошим настроением мы зашли в госпиталь и моментально от него избавились. Во время бомбардировки города и за последующие дни почти сотня солдат и офицеров получили ранения и сейчас боролись за жизнь. Не все успешно, и это напряжение чувствовалось в воздухе.

— Григорий Дмитриевич, — Тотлебен как будто что-то почувствовал. — Осколочные ранения — очень тяжелые. После них часто начинается горячка — такова природа. Врачи делают что могут, но спасти всех не в наших силах. Не стоит так переживать.