— Люди грешны, и церковь учит нас, что двигаться к свету самому и помогать двигаться туда другим — это нормально.

— А еще церковь учит нас каяться, то есть признавать ошибки перед богом. Так, может, пора признать ошибки перед собой, перед людьми? Не делать вид, что все правильно и хорошо.

— А что делать?

— Смотреть на тех, кто добился большего, кто сделал свои страны, свой народ богаче и свободнее, чем мы. Так почему надо ссылаться на бога и продолжать упрямо биться головой о стену? — Стерва говорила шепотом и при этом почти кричала.

— То, что хотел сделать твой отец? — неожиданно зло спросила Анна. Кажется, последний выпад Стервы на самом деле задел девушку. — Убить царя, скопировать Англию и Францию, забыть все, ради чего жили наши предки?

— Отец не хотел убивать царя! Он и остальные декабристы просто хотели конституцию, свободу народа!

— Или, как ты сама недавно предлагала смотреть в корень, они просто хотели власти? Для себя, для своих семей, и плевать на закон, который един для всех кроме них?

— Да как ты смеешь? — Стерва любила выводить из себя других, но, когда кто-то бил по ее собственным больным мозолям, тут же теряла контроль.

Девушки еще пару мгновений общались на уровне свиста и шипения, а потом фыркнули и разошлись. К счастью, чтобы не столкнуться, они двинулись в сторону других входов в дом Волохова, и это хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы они знали, что я подслушал их разговор.

Дождавшись, пока они отойдут, я двинулся в сторону своего дома. По дороге в голове крутились мысли об услышанном споре. А не получится ли так, что я делаю только хуже, защищая царя и загоняя нашу страну в еще больший тупик, чем тот, в котором она была в моей истории? С другой стороны, стоит ли воспринимать всерьез слова дочери декабриста Кюхельбекера? Одного из тех, кто взялся застрелить царя, но так и не решился это сделать. При том, что Николай тогда половину дня провел на площади, ходил прямо рядом с ним и двумя другими заговорщиками, которые заранее приняли на себя эту роль. Что их остановило? Страх? Провидение?

Плевать! Я неожиданно понял, что будет глупо опираться в своих решениях на события давно минувших дней или на личность того, кто говорит приятные или неприятные тебе вещи. Стерва считает, что мы должны повернуться лицом к западу, но я видел, чем это обернется в будущем. Предательством после Первой и Второй мировых войн, когда бывшие союзники за считанные дни стали врагами… Я видел, к чему приведет мир страсть рваться вперед, невзирая на цену. Но и желание понимать и прощать всех вокруг, как у Анны Алексеевны, я тоже не разделяю.

Так чего я хочу? Не знаю… Не хочу себе врать, и поэтому пока ответ будет именно таким.

В небе мелькнула тень дежурного «Карпа». В темноте с него почти ничего не видно, но само наличие пригляда с небес придавало людям уверенность. Помогало держаться.

*

Следующий день после Балаклавы я начал с того, что посетил больницу. Как оказалось, упавший при взлете Коля Доманов выжил — переломался и выбыл из строя на полгода минимум, но выжил — и нужно было его проведать. Помахав рукой Стерве и Анне, которые делали вид, что вчера не было у них никаких споров, я заглянул к парню. Пожелал выздоровления, а потом предложил, как встанет на ноги, присоединяться к Митьке, который занимался обучением полицейских летчиков.

Да, это не самому летать, но зато — дело. Потухшие глаза Коли разом загорелись, и в итоге я оставил в палате уже не бледный еле теплящийся труп, а человека, который хотел жить. Мелькнула мысль, что чем-то эта ситуация похожа на суть всех вчерашних споров, а потом мне пришла в голову еще одна идея. Волохов вот все время жалуется, что в городе нет свободных рабочих, а те, что есть, или ничего не понимают, или не хотят понимать. А что, если привлечь к нам в ЛИС людей вроде Коли?..

Не пилотов, а обычных солдат, которые после раны не смогут вернуться в строй или смогут, но не сразу. А так мы получим тех, кто понимает, для чего он делает дирижабли, тех, кто обучен дисциплине, и, главное, тех, кому хочется чего-то большего, чем просто жить для себя. Ускорившись, я свернул к доктору Гейнриху, с которым мы очень быстро договорились, потом к Волохову, который оказался в восторге от этой идеи, а потом и к Корнилову, чтобы тот дал свое добро на привлечение людей, которые все-таки проходят по военному ведомству.

Владимир Алексеевич тоже согласился, и процесс пошел. В мастерские ЛИСа только в течение дня прибыли почти три десятка новых рабочих, и сроки появления первого дирижабля из туманных стали гораздо более реальными.