Еду, никого не трогаю, мысли всякие думаю. И тут вдруг долетевший с небес звонкий голос заставил меня вздрогнуть. Я задрал голову — Лешка Уваров.

После возвращения, пока их корабли стоят на ремонте, молодой моряк все время проводил на полигоне «Ласточек». И ведь сколько уже времени прошло, а он не устает восхищаться, какого прогресса мы смогли достичь, пока его не было! А как он вместе с молодыми пилотами слушает рассказы Степана о наших боевых вылетах… Впрочем, казак так рассказывает, что иногда даже у меня рот открывается от удивления.

— Удачной охоты! — выкрикнул я понравившийся летчикам клич.

Лешка что-то опять радостно заорал — с высоты было не разобрать ни слова. На мгновение мелькнула мысль: может, он хочет о чем-то предупредить? Но нет, тогда бы мичман использовал свой фонарик. Я еще раз задрал голову — нет, никаких сообщений. Просто радуется парень.

Я помахал ему рукой, а потом под мерный стук копыт задумался о будущем нашей авиации. На каком-то этапе «Ласточки» неплохо себя показали, и они еще будут проявлять себя, но только в разведке. По крайней мере пока мы не решим проблему с алюминием или не подберем ему аналог. Лучше бы, конечно, первое. Легкие алюминиевые профили для каркасов и листовой прокат для обшивки будущих дирижаблей и самолетов — это был бы прорыв. Возможно ли создать это в осажденном городе — сомневаюсь. Возможно ли создать достаточно быстро — точно нет. А значит, нужно будет думать, что именно и сколько мы будем строить, чтобы удерживать за собой господство в воздухе.

И опять все упиралось в двигатель — получится ли у меня с приглашенными инженерами довести его до ума в ближайшее время. Потом бы его подключить к динамо-машине, но ее еще в принципе нет — я проверял. Тот же Якоби, который создал двигатель, вращающийся от электричества, запитал его от гальванических элементов. Что сразу ставило крест на какой-то серьезной мощности, хотя местные и старались.

Я тут недавно в поисках чего интересного прочитал статью про гальваническую батарею Петрова, который собрал в ящик 4200 медных и цинковых кружочков, залил как электролитом раствором нашатыря — и это работало! Увы, для меня подобные решения — это тупик, и получится ли что-то из намоток медной проволоки и уверенности в том, что это должно сработать, не знаю…

Наконец, я добрался до деревянной мастерской. Тут приятно пахло опилками, покрикивали старшие мастера, одного из которых я и подозвал. Что-то сделает он, с чем-то придется просить о помощи кузнецов Дмитрия Александровича, но в итоге все должно получиться.

Я взял карандаш и принялся чертить, что именно мы сейчас будем строить.

Севастополь, 21 октября 1854 года

— Ну, показывай, — Тотлебен в нетерпении потирал ладони, ожидая обещанного мной запуска новинки.

— Спокойно, Эдуард Иванович, не будем торопить людей, пусть все сделают правильно, — придержал я разошедшегося инженера.

Тем временем из подземного убежища показалась шестерка лошадей, запряженная цугом. Три пары, идущие друг за другом, тянули по деревянным рельсам платформу, на которой по правому краю были установлены борта из самой настоящей стали, а за ними на поворотных платформах прятались три пушки.

— Откуда столько железа? — удивился Тотлебен.

— Договорился с моряками, которые вытаскивали с затонувшего «Роднея» всякое добро. Они мне и притащили почти всю листовую сталь с его котла, — пояснил я. — Дальше у нас ее только выпрямили да обрезали под мои размеры.

— Ловко вы, — восхитился Эдуард Иванович.

— Это вы еще не все видели, — отметил я, давая фонариком сигнал.

С платформы тут же пришел ответ. Хорошо Иван Григорьевич погонял свою команду — именно Рудневу я доверил свой будущий бронепоезд, и тот с радостью сбежал от Григорьева. Благо в рамках батареи он уже изучил все, что только можно, и уже подумывал подать прошение о возвращении на действительную службу по окончанию лечения.

— Точно не развалится? — с волнением спросил Тотлебен.

Прошлые наши платформы с пушками — пусть они были и попроще, без стальных бортов — именно так и заканчивали. Пушки палили и отдачей разносили и сами платформы, и рельсы… Все-таки дерево не давало нужного запаса прочности. В итоге Тотлебен разочаровался в идее, а я просто признал, что нужно двигаться постепенно. Было очень сложно избавиться от образа лязгающего и плюющегося огнем бронепоезда, который врывается в самый центр сражения, прямо на ходу поливая все из пулеметов и громыхая пушками. Красиво, но пулеметов не было, стрелять на ходу не получалось, и я добавил костыль. Вернее, целых четыре костыля.

— Не развалится! — ответил я, когда по краям платформы опустились четыре деревянные лапы, перенимая на себя почти всю нагрузку.