Для начала поймал одного из нижних чинов и попросил сбегать к мастерским и прислать сюда «Ласточку» с запасными ускорителями. Потом выпросил у доктора Гейнриха все запасы бумаги с карандашами и приобщил к делу обитателей палат для выздоравливающих. Кто-то, конечно, отказался, но большинство были рады немного отвлечься от ран и снова оказаться полезными.

Сам я тоже сидел прямо на полу, разрезая листочки на части и выводя сразу несколько вариантов послания. Перемирие — просто и понятно. Ура, перемирие, вместе мы остановим эту войну — вариант подлиннее. Перемирие, мир, домой — добавим пропаганды. И вариант для меня — Императорский иностранный легион, летающий полк, запись открыта…

— И что это вы задумали? — мне через плечо заглянул Дубельт. И как он каждый раз умудряется неслышно подкрасться? Вроде бы и генерал, а повадки, как у… шпиона!

— Вспомнил, что французы свой иностранный легион основали еще в 1831 году, и решил воспользоваться знакомым многим названием. Ведь если найдутся те, кто захочет воевать за нас, разве это не сделает врага слабее?

— И вы поверите чужакам?

— Когда-то и шведская Ливония была для России чужой, а теперь выходцы из Лифляндии одни из лучших подданных царя, — я вспомнил, где родился сам Дубельт.

— Я родился в России, она моя родина, — генерал нахмурился. — Те же, кто предаст присягу во время войны, это совсем другое дело.

— А жаль, — я понял, что Дубельт прав, и скомкал последний вариант листовок. — Очень бы хотелось завести пилотов-иностранцев.

— Зачем? — генерал искренне удивился.

— Чтобы обучить их! Чтобы они стали настолько хороши, что, когда вернутся на родину, все остальные им и в подметки не годились!

— Вы хотите, чтобы у наших врагов были сильные пилоты?

— Я хочу быть уверенным, что лучшие пилоты наших врагов не будут считать Россию своим противником.

— Это не остановит их от выполнения приказа.

— И еще, — я продолжил. — Если я и буду кого-то учить, то вобью ему в голову не только, как летать, но и что такое честь. Чтобы если нам и пришлось столкнуться, то без грязи, а на поле боя.

— Мальчишка, — Дубельт хлопнул меня по плечу.

И опять это обидное прозвище. Впрочем, времени спорить уже не было. Я пробежался по госпиталю, собирая листовки, потом проверил пригнанную мне «Ласточку» и уже собрался было взлетать, когда на место второго пилота запрыгнул поручик Зубатов.

— Генерал приказал мне составить вам компанию. Ему невместно будет получить столь глупую пулю, а я… Я знаю, что искать, и увижу сигнал врага, если он есть.

— Хорошо, — я не стал спорить.

Пригнавший «Ласточку» пилот помог зацепить нас за повозку и разогнаться, и вот я снова в небе. Севастополь, несмотря на поздний час, гудит как растревоженный муравейник. Возможно, если бы послание о перемирии оказалось блефом, то англичане смогли бы нас больно ударить, воспользовавшись моментом. Но нет… Бойцы на первой линии все так же держат свои позиции. Пушки, «Ласточки», отряды пластунов — все ждут мира, но не спешат верить раньше времени.

— А вдруг не договорятся? — неожиданно пришло мне в голову.

— Уже договорились, — буркнул Зубатов. — Лорд Кардиган остановился на «Громоносце», завтра подпишут бумаги, но гонцы уже час как отправлены на позиции.

Несмотря на уверенный тон, поручик буркнул еще, что генерал просил подстраховаться, и свесил захваченную из госпиталя белую простыню. Что ж, теперь мы выглядели еще миролюбивее, чем раньше… Поймав поток ветра, я накренил правое крыло, позволив планеру пересечь серую зону и оказаться над французскими параллелями. Действительно, стало неуютно, но по нам не стреляли.

— Листовки, — напомнил Зубатов.

Я кивнул, передав ему мешок. Сейчас не получалось отвлекаться. Ветер гулял, а мне нужно было еще хотя бы метров на двести уйти на восток, прежде чем поворачивать. Не хотелось зажигать ускоритель — а ну как спровоцирует кого-то — но выхода не было.

— Пока не бросаем ничего, — предупредил я Зубатова и запалил стопину.

Нас толкнуло вперед, а там и удачный теплак попался — какое-то время можно было не беспокоиться о высоте, и я закрутил головой. Вот наши позиции. Много света от фонарей на центральных улицах, эти точно перебьют свет от любого послания. Я принялся вглядываться в окраины. Темные дома татарских кварталов, сумрак рядом с бухтой и возле всех военных объектов. Я и не знал, но, как оказалось, фонари рядом с ними не жгли уже давно.

Все равно ничего нет!

— Может, долетим до Чоргуна? — предложил я. — Сигнал могли подавать и оттуда.

Зубатов молчал.

— Сделаем крюк через Инкерман и проверим?

Снова тишина. У меня появилась нехорошая мысль, что поручика тоже кто-то незаметно для меня подстрелил.

— Есть! — тот все-таки подал голос.

И как подал — я чуть не вывалился со своего места!

— Заметил? — я постарался успокоиться и понять, куда же смотрит Зубатов.

— Крыша госпиталя, — подсказал тот.