К тому же Долгих был относительно молод — ему только в этом году исполнилось шестьдесят лет, что смотрелось очень выигрышно на фоне совершенно больных Брежнева, Андропова или даже Черненко. Кстати, про судьбу бывшего — а в этом я уже не сомневался — Генсека Долгих не сказал ни слова, лишь повторил уже известный пассаж про состояние здоровья, которое пока не позволяет верному сыну партии выполнять свои обязанности.

И лишь под самый финал длинного, часового интервью ведущая задала вопрос, который можно было назвать актуальным для всей страны.

— Владимир Иванович, а надолго планируется чрезвычайное положение?

В принципе, Долгих мог и тут ответить по писаному — мол, полгода, как и сказано в указе, а там как кривая вывезет. Но он внезапно изменил сценарий.

— Я думаю, что два-три дня, — сказал он. — Вряд ли потребуется больше времени.

Он не сказал, для чего могло потребоваться больше времени, но никто, кажется, и не заметил этого. Елизавета Петровна, Александр Васильевич и даже Алла сразу принялись обсуждать «два-три дня», забыв про всё остальное.

* * *

— Мои коллеги о нем отзывались очень положительно, — вдруг сказал Александр Васильевич.

— О ком? — уточнил я.

— О Долгих, Владимире Ивановиче, — пояснил он. — Наши старики рассказывали, что когда он в Норильске комбинатом руководил, то пошел на очень серьезный риск. Надо было вводить новые мощности, но заключение Госкомиссии задерживалось и задерживалось… ещё бы немного — и полярная зима, строительство переносится на следующий год, а это дополнительные расходы, простой техники, которую в те края завести непросто. Поэтому он взял на себя ответственность и отдал приказ — строить! Наши там работали над железнодорожной веткой к новому руднику, он, кажется, на Талнахе — а это километров двадцать от города, в условиях вечной мерзлоты, да ещё и за рекой. Но справились, и мост вовремя пустили. А тут и Госкомиссия заключение выдала, что там огромные запасы нужной руды. В общем, все в выигрыше оказались. Долгих, кажется, как раз тогда Героем Соцтруда стал.

Этих подробностей трудовой биографии товарища Долгих я не знал, но добавил их в копилку прочих его заслуг. В принципе, именно такой человек, к тому же незаслуженно застрявший на второй сверху ступеньке советской иерархии, и мог бы возглавить нечто вроде дворцового переворота. Интересно, почему он в моей первой жизни легко сдался Горбачеву? Понял, что не сможет бороться с той махиной, которая стояла за тогдашним первым лицом в партии и государстве?

Вопрос был риторический. Мне нравилось думать, что какую-то роль во всем этом сыграл и я — например, именно моя информация помогла тому же Валентину переманить на свою сторону многих колеблющихся. Мне даже стало интересно, как он преподносил мои откровения… «У меня есть ручной домашний попаданец, он знает всякие забавные фокусы, ха-ха».

— Но он же ничего нового не сказал, — напомнил я. — Просто повторил то, что вчера весь день говорили те дикторы… и что в газете было написано.

Александр Васильевич на секунду задумался.

— Пожалуй, да, соглашусь с тобой, — кивнул он. — Кроме двух-трех дней чрезвычайки — про это точно вчера не говорили.

Тут соглашаться пришлось уже мне.

— Если они побеждают, то да, зачем им это чрезвычайное положение? Одни расходы, да ещё и войска туда-сюда гонять — дорогое удовольствие…

— Вот-вот, — подтвердил он. — Так что, думаю, можно уже расслабиться и перестать волноваться. А то по тебе хорошо видно, что ты переживаешь… причем, мне кажется, не за себя. Я прав?

— Наверное, — уклончиво ответил я и улыбнулся: — Но вообще у меня есть о чем попереживать и помимо какого-то там государственного переворота. Пусть будет Долгих, я, в принципе, не против. Надеюсь, он действительно знает страну, в которой живет…

Это цитату, похоже никто не знал.

— Ты о чем? — настороженно спросила Елизавета Петровна.

Я открыл рот. Закрыл рот. Выражение Андропова было очень популярно в моем будущем, но почему его не знают здесь? Он же сказал это совсем недавно — я сам, лично видел эти слова в его статье в «Правде», опубликованной прошлым летом, ровно год назад.

— Это Андропов сказал, — сообщил я. — Год назад он написал статью про состояние экономики, и там было сказано, цитирую — «мы не знаем общества, в котором живем». Он же, Андропов, кстати, тогда уже создал комиссию по изучению общества… условно, конечно, она как-то иначе официально называлась. Долгих в неё тоже входил. Но не знаю, до чего они там доизучались, результатов вскрытия никто не публиковал.

— Вскрытия? — удивился Александр Васильевич.

— Да шучу я… из-за нервов. Результаты работы этой комиссии — их никто не публиковал. Может, где-нибудь на Политбюро и доложили, но в прессу точно не попало.

— А, ясно… А кто эту комиссию возглавлял?

Да что же это такое! Один из важнейших институтов советской власти времен позднего застоя — и никто ни сном, ни духом.

— Горбачев, он был вторым секретарем в ЦК.

— Это не его недавно сняли и вывели из Политбюро?

— Он самый.