— А, ну, возможно, выводы членам Политбюро не понравились, — почти облегченно вздохнул Александр Васильевич. — Или работу толком не сделали. Обычно так бывает.

— Возможно, — осторожно согласился я. — А…

Мне хотелось напомнить, что Долгих, получается, тоже с чем-то там не справился, но в этот момент в прихожей зазвонил телефон. К нему отправилась Елизавета Петровна — она сидела ближе всех к дверям. А мы очень внимательно посмотрели в телевизор, который начал показывать детскую передачу «Будильник». Я взял со стола газету с сеткой, посмотрел — этот «Будильник» должен был идти по второй программе, но там со вчерашнего дня были одни помехи — даже, кажется, настроечную таблицу не включали. Те же самые помехи были вчера и на московском канале, который транслировался только вечером.

— Егор, — крикнула бабушка. — Это тебя! Какой-то капитан Соловьев…

* * *

Разговор со следователем ввёл меня в глубокую задумчивость. Я молча вернулся на кухню, и, не говоря ни слова, наполнил чайник, поставил его на плиту и стал ждать, пока он закипит.

— Егор, ну чего он сказал? — не выдержала Алла.

Я обернулся — и посмотрел на бабушку, свою невесту и её отца так, словно видел их первый раз.

— Прости… я куда-то улетел, — повинился я. — Они проверили этого Боба… он на этой неделе сбежал из своей части… где-то в Архангельской области… с ещё одним солдатом. Ещё и автоматы прихватили. Их искать начали, дороги перекрыли, везде патрули пустили. Дня три назад нашли останки и покореженное оружие… теперь ищут медведя-шатуна, потому что тот теперь людоед и опасен для местных жителей. Его пока не нашли.

— А Боб?.. Как же он?

— А вот этого никто не знает, — я дернул правым плечом, потому что не хотел беспокоить рану. — Там посчитали, что погибли оба, поэтому поиски прекратили. В Москве Боба видел только я, дома он не появлялся, и его приятели говорят, что не видели его. Думаю, врут, но прижать их особо нечем…

— И что дальше? Егор, не тяни!

— Да не тяну… — на самом деле мне действительно не хотелось повторять слова капитана. — В общем, он мне не поверил. Мол, выдумал я всё… нападением на меня другое отделение милиции занимается, он себе его забирать не хочет, чтобы «висяков» не плодить, насколько я понял. Ну а убийцу Ирки ищут… он так сказал. Среди кого — неизвестно. И сколько будут искать — тоже неизвестно. Про приятелей этого Боба я спрашивать не стал, но что-то сомневаюсь, что их хотя бы на ночь в КПЗ заперли. Как-то так…

Честно говоря, я был немного разочарован разговором с капитаном Соловьевым. У меня сложилось впечатление, что все мои догадки ему очень не понравились; причин он не назвал, но я подозревал, что в этом как-то задействованы, например, родители Михаила. Они могли отвалить серьезную кучу бабла за своего отпрыска, а арестовывать одного Лёху следователь посчитал излишним. В итоге самые очевидные подозреваемые никакими подозреваемыми не были, оперативники, как в сказках, искали незнамо что и кого. Дело об убийстве какой-то там приезжей студентки пролежит сколько-то там лет, потом его закроют и отправят в архив — и на этом всё закончится. При этом я понимал, что обвинять следователя во взяточничестве бессмысленно — фиг чего докажешь.

К тому же он мог всё это провернуть и по собственной инициативе, чтобы не превращать дело в нечто громкое. Возможно, через месяцок договорится с местным алкашом, тот заявит, что совершил убийство в состоянии сильного душевного волнения — например, после того, как Ирка как-нибудь обидно обозвала его — и отправится этот алкаш по статье сто четвертой УК РСФСР на принудительные работы года на два. Преступление раскрыто, следователю слава, алкаш через два года возвращается к своей обычной жизни — в общем, все счастливы.

Я даже грешным делом подумал, что этот товарищ капитан с удовольствием взял бы на роль алкаша меня — ведь именно у некоего Егора Серова имелся мотив не любить означенную студентку, а также возможность нанести ей смертельный удар ножом. Я не исключал, что только небрежное упоминание во время опроса Комитета госбезопасности заставило Соловьева проявить разумную осторожность.

Впрочем, я мог и накручивать себя — в конце концов, следователь действительно мог заблуждаться относительно судьбы Боба и искренне верить, что я спутал его с каким-то другим человеком.

— И что дальше? — спросил Александр Васильевич.

— Понятия не имею… думаю, для нас особо ничего не изменилось. Дождемся отмены этого чрезвычайного положения, отвезем Елизавету Петровну обратно на дачу, а сами разъедемся по своим делам. Ну а ближе к осени вернемся и будем думать, — я немного помолчал и добавил: — Но какую-нибудь палку надо завести, чтобы дверь на ночь подпирать. Кажется, у соседа, у Алексея, была подходящая. Лишнее отпилим — пила-то имеется.