— Время, — я дернул плечом. — По словам Лёхи, выдвигаться они должны в семь вечера. Думаю, если он не соврал, то ещё минут пятнадцать уйдет на то, чтобы этот Боб понял — приятель его кинул. И отправится на дело сам-один. Я мог бы подождать его прямо у своего дома, но… если он вооружен не только ножом, могут пострадать невинные люди.

— А здесь, значит, не могут? — вмешался Михаил Сергеевич.

— Если я буду действовать быстро и неожиданно — вероятность значительно меньше.

— Вероятность… ох, Егор, Егор… Вот что с тобой делать, чтобы ты за ум взялся? Один звонок в милицию с сообщением о вооруженном человеке по такому-то адресу — и всё, уже через полчаса он будет давать показания в отделении и никуда не поедет. А если он дезертир, как ты говоришь, то быстро ему оттуда не выйти. А что за адрес тебе назвали?

— По вашей же улице, с другой стороны, третий дом, как к Волоколамскому шоссе идти.

— Мозины? — старик выглядел искренне удивленным и объяснил, обращаясь к Валентину: — Они из структуры Минвнешторга, с зимы в отъезде, за их домом приходящая женщина смотрит. Почему именно этот адрес?..

— Может, эти люди как-то знакомы с родителями Боба?

— А как его фамилия? — спросил Валентин.

— Покровский. Борис Покровский. Родители какие-то шишки, но где работают — не знаю.

— В МИДе, — тихо сказала Алла, все повернулись в её сторону — и она залилась краской. — Он рассказывал…

— Алла была с ним знакома, — объяснил я для Михаила Сергеевича — Валентин был уже в курсе этой ситуации. — Потом они расстались, но он не смирился. Как он в армию ушел, его приятели за ней следили.

— МИД… опять МИД… — пробормотал старик. — Валентин?

— Нет, не помню, — тот покачал головой. — Но специально не искал, может, и проходили такие, надо уточнять.

— Конечно, — сказал Михаил Сергеевич. — А ты, Егор, расскажи подробно, что ты собирался сделать. Насколько я могу судить, время пока ещё есть.

Он покосился на висящие на стене большие золоченые часы. Они показывали без четверти пять.

Я мысленно вздохнул. Мой план был как у Наполеона — ввязаться в битву и там уже посмотреть. Но старику он, очевидно, не понравится.

Надо было импровизировать.

* * *

Импровизировал я минут пять, и мои потуги никого не впечатлили — даже меня самого. Я понимал, что по-хорошему нужна предварительная разведка местности — ознакомиться, например, с планировкой того дома, в который я собирался вламываться, да и просто убедиться, что моя цель находится именно там и не устроила мне вполне вероятную засаду. К тому же Боб мог быть и не один — у него наверняка было множество знакомых, которые при виде ножа могли и согласиться совершить небольшой налет на мирно спящую квартиру. В общем, я точно знал, что не продумал будущую авантюру, но отважно пытался излагать, как я перескочу забор, вломлюсь в дом, ослеплю врага световухой, а потом оглушу ломиком или цепью.

Но слушали меня внимательно — в том числе и Валентин.

— Мне всё ясно, молодой человек, — Михаил Сергеевич был откровенно недоволен. — Продемонстрируйте нам оружие, с которым вы собрались на эту, с позволения сказать, операцию.

Я ещё раз мысленно вздохнул, открыл свою сумку, поискал глазами свободную поверхность — и выложил на ближайший табурет всё, что притащил с собой. В том числе там оказалась и папка с документами, на которую в первую очередь и обратил внимание старик.

— Это что? — спросил он, указав на неё пальцем.

— Документы мои, — пробурчал я. — Для перевода в другой институт. Не успел закончить это дело, с собой взял для маскировки.

— Что ж… хоть об этом ты подумал. Валя, что скажешь?

Тот осмотрел мой арсенал с сильным сомнением во взгляде.

— А что тут скажешь… Штуки смертоносные при определенных условиях, но для настоящего боя почти непригодные. Детский сад, штаны на лямках. Правда, половина этого добра тянет на статью двести восемнадцатую УК РСФСР, а это до пяти лет лишения свободы. Вторая половина, кстати, это часть вторая той же статьи, но по ней предусмотрено до двух лет. Эх, Егор, видимо, зря я тогда вмешался, ничего ты из того случая не вынес полезного. А так посидел бы в тишине и покое с полгодика — глядишь и в ум пришел.

Мне было дико стыдно. Но не из-за слов Валентина, не из-за осуждающего взгляда Михаила Сергеевича и даже не из-за какого-то неуместно-веселого вида приткнувшегося тут же в углу Андрюши. А из-за того, что мне приходилось краснеть тут, как ребенку, а не вступать в смертельное противостояние с Бобом в соседнем доме. «Возможно, если бы я решительно отказал Алле…», — мелькнула у меня мысль.

— Егор, ты меня слушаешь? — спросил Валентин.