К тому же приказ командующего изготовить для всех находящихся на верхней палубе офицеров и матросов кирасы с касками был не просто исполнен, а перевыполнен. Леонид Федорович счел задумку контр-адмирала Фелькерзама стоящей внимания — силами команды их быстро изготовили из тонких листов железа и пошили из брезента чехлы. И как результат за весь день только шесть убитых нижних чинов и два десятка раненых, причем в конечности — кирасы были пробиты осколками лишь несколько раз. А потому и он сам сейчас стоял на открытом мостике, чувствуя на своих плечах тяжесть относительно надежной защиты, что придавало ему уверенности, что ничего плохого с ним не может произойти…

У борта взметнулся высоченный всплеск — на японском крейсере снова пустили в ход носовую башня с 203 мм орудиями. Добротворский поморщился — получить такой снаряд очень не хотелось. Но «Ивате» не отставал, подсвечивая беглеца время от времени лучами прожектора. Это было скверно, ведь «Олег» набрал максимальный ход, больше выдать его изношенные за долгий поход машины просто не могли. Да и обросшее за плавание днище снижало скорость на узел, а то и больше. Так что выданные двадцать узлов были максимумом, которые сейчас набрал русский крейсер, хотя на испытаниях показал скорость почти на два узла большую.

— Если получим снаряд в борт под ватерлинию, то нас догонят, а без пластыря наберем воды, — фыркнул Добротворский, по привычке охаял свой корабль. — Кто мог придумать такую нелепость⁈ Это как человек, на которого надета шапка, на ногах сапоги, в трусах все спрятано, руки в перчатках, а тело голое⁈ Лень было броневой пояс поставить, как на том же «Баяне», пожадничали на тысячу тонн водоизмещение увеличить⁈ Вот и получили это убожество, а не полноценный броненосный крейсер!

Ругал он так свой, в общем-то, неплохой корабль, все плавание почем свет — все его раздражало. И частые поломки в машине, ведь корабль достраивали наспех, и на нем была масса недоделок. И постоянные погрузки угля — ведь кораблестроители должны были чем-то поступиться, раз выбрали приоритетом броневую защиту и скорость, то в жертву принесли дальность плавания. Если на «Варяге» пушки не имели даже щитов, то на «Аскольде» их уже прикрыли, а это сразу же сказалось на дальности плавания. Детище американской верфи Крампа могло проплыть пять тысяч миль, а пяти трубный красавец, что сейчас интернировался в Шанхае, чуть более трех с половиной тысяч миль. А вот «Олег» мог пройти едва две тысячи на экономическом ходу, а если выдавал полную скорость, то едва девятьсот миль. Но так и предназначался этот быстроходный корабль не длительного крейсерства в океане, а для реального эскадренного боя, а именно такие корабли были построены для японцев на европейских и американских верфях…

— Есть, попали! Прямо под скулу!

Действительно, чуть ли не на форштевне «Ивате» произошла короткая вспышка, и стоявшие на мостике русские моряки ее заметили. А на короткой дистанции 152 мм снаряды могли пробить не только трехдюймовую защиту носовой оконечности, но и более толстую бортовую броню «самурая».

— «Ивате» замедляет ход!

Доклад сигнальщика Добротворского несказанно обрадовал — продолжать бегство он не желал, хорошо понимая, что угольные ямы не бездонны, и они изрядно опустошены, почти на треть, хорошо, что приняли с изрядным запасом. Хотя он ругал за это вице-адмирала Рожественского на все лады, не стесняясь в выражениях — но такой у него был едкий характер вечного хулителя флотских порядков, которые считал косными и вредными.

— Ого, это что за иллюминация⁈ Неужто «Аврора» не убежала, а пришла добивать торпедированного «подранка»⁈

Далеко позади небо располосовали лучи прожекторов, которые судорожно и хаотично двигались. Догадка могла оказаться верной, так как Леонид Федорович увидел, что «Ивате» прекратил погоню, начав поворот на обратный курс, явно получив радиограмму с призывом о помощи.

— Поворачиваем на обратный курс! Только снизить скорость, чтобы искры из труб не вылетали!

Отдав приказ, Добротворский задумался — возвращаться и снова принимать бой ему очень не хотелось. Но другого варианта просто не оставалось — за то, что он бросил «Аврору», выполнявшую до конца приказ командующего, отрешением от должности тут не обойдется.

За такие вещи могут под суд отдать, в лучшем случае уволят без мундира и пенсии. А то, что в офицерской среде он моментально станет «нерукопожатым», тут к бабке не ходи. Могут простить многое боевому офицеру — брак на проститутке, революционное вольнодумство, даже если «на бровях» придет в собрание, и прилюдно обложит там адмирала в три «загиба». Поймут и простят, даже сами найдут оправдание — «любовь зла» и ее чарам все возрасты покорны, а власть все горазды ругать и есть за что. А уж адмирала-самодура «обложить» матами, так о том многие мечтают. И даже если за последнюю выходку разжалуют, то никто не отвернется, наоборот, демонстративно руку пожимать будут.