В итоге весь первый и единственный номер я написал в одно лицо. Потом работу над журналом передали вообще в орловский филиал некой девочке, которая тут же ушла в декрет, и пафосный глянец окончательно канул в небытие. Я же из той конторы уволился, поклявшись никогда не работать в корпоративных изданиях, где журналистикой правят коммерческие директора с собственным странным видением других сфер деятельности.

Но вот что я точно вспоминал с благодарностью и теплотой — это по-настоящему круто организованные капустники. Не считая провальных алко-пати, конечно же. Вот оттуда, из той корпоративной культуры, а еще из опыта новогодних посиделок в редакции нашего любгородского портала я и планировал надергать идей для праздника в «Андроповских известиях».

— Ну что, товарищи? — я улыбнулся, глядя на свою продюсерскую группу. — Поразим талантами худсовет?

Бродов, Бульбаш и Зоя Шабанова сосредоточенно внимали моей сумбурной речи. Вначале я, разумеется, выслушал их предложения, но они откровенно попахивали казенщиной и отсутствием фантазии. И это странно, потому что журналисты, вообще-то, народ творческий. Видимо, последние годы в редакции к этому подходили настолько формально, что и актив обленился.

По большому счету, коллеги хотели пойти по накатанной и провести сборный концерт в стиле кто во что горазд. Мирбах бы прочитала стихи, Никита с Аркадием спели бы под гитару, завгар Доброгубов показал бы фокусы… И так далее. А я хотел простую, но яркую постановку с концепцией и сюжетом. Вроде той, как в моей приснопамятной конторе объединили приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона с Дюймовочкой, латиноамериканскими сериалами и боевкой в стиле голливудского фильма «Матрица». Но лучше всего зашел другой спектакль — мы просто в легкой забавной форме показали работу всех отделов компании, переделав известную песню о пластилиновой вороне для звукового сопровождения. На корпоративе все в зрительном зале легли от смеха, а уже здесь и сейчас я подумал: зачем изобретать велосипед, когда можно сделать то же самое, только с уклоном в журналистику? В итоге мое воспаленное воображение родило концепцию советского телевидения будущего в духе вечерних шоу из моей прошлой жизни. И с кое-какими деталями, о которых здесь никто пока даже не подозревает.

— Концерт будем проводить, как обычно, в ленинской комнате? — уточнил я и, едва получив тройной утвердительный кивок, продолжил. — Это будет наша студия две тысячи двадцать четвертого года…

— А почему именно двадцать четвертого? — удивился Бродов. — Почему не две тысячи сотого, например?

— Не будем загадывать так далеко, — отмахнулся я. — У нас фантастика ближнего прицела… Так вот, представим обычный предновогодний эфир советского телевидения. С живой музыкой…

— Разве в будущем станут слушать живую музыку? — улыбнулся Бульбаш. — Наверняка там роботов к этому делу припашут. Электронная музыка, музыка космоса, достижений…

— В будущем людям настолько приестся прогресс, — я назидательно поднял указательный палец, — что они будут охотиться за стариной. В моду войдут экологически чистые… колхозные продукты вместо генетически выращенных. Живая музыка вместо синтезаторов. Дома из красного кирпича, деревянная мебель. Обычные кошечки и собачки вместо роботов.

— Что-то в этом есть, — улыбнулась Зоя. — Помню, я сестренке книжку читала про последний цветок — это была ромашка, которых, по сюжету, почти не осталось из-за технического прогресса^[11].

— И обычный театр в будущем станет не меньше популярным, чем кино, — продолжил я. — Не для всех, конечно же. Люди разделятся на театралов и тех, кто любит большой экран.

— А я читал, что в будущем театра не останется, — серьезно сказал Бродов. — И кино тоже — его заменит телевидение.

— Когда появилось радио, все думали, что умрут газеты, — возразил я. — Потом появилось кино, и все думали, что умрет театр. А когда появилось телевидение… Обратите внимание, что у нас и сейчас все это существует одновременно.

— Какое-то ретробудущее, — с сомнением покачал головой Бульбаш. — Если, как ты говоришь, так и останется.

— Будет, конечно же, по-другому, — возразил я. — Но у людей двадцать первого века станет больше выбора — посмотреть кино или пойти в театр, к примеру. А то и, не выходя из дома, смотреть концерт в итальянской опере.

— Прямой телеэфир? — с пониманием уточнила Зоя.

— Именно! — улыбнулся я. — Итак, представим сценарий… В две тысячи двадцатом году на Земле разразилась эпидемия нового… риновируса. Все чихают и носят с собой невероятное количество носовых платков. Болезнь жутко заразная, и все сидят дома — работают на дистанции.

— Это как же, интересно? — нахмурился Арсений Степанович.

— С помощью компьютеров, — улыбнулся я. — Журналисты пишут тексты, бухгалтеры считают зарплаты, художники рисуют картины… кто-то электронные, кто-то — из староверов — на обычных полотнах.

— А производство? — Зое, по-видимому, настолько понравилось, что она закусила карандаш, оставляя на деревяшки следы острых зубок.