Лейтенант государственной безопасности Михаил Тимофеевич Макаров нервничал и оттого мерил шагами небольшое помещение ленинской комнаты. Помещение было теплым и светлым, но, пожалуй, уж больно аскетично обставленным. Два бюста Ленина, две картины. Одна, изображающая товарища Ленина, произносящего историческую речь с броневика. И вторая, где товарищ Сталин докладывает VIII съезду Советов о новой Конституции. Грубо сколоченный стол президиума, накрытый кумачовой тканью, пять разномастных стульев да с десяток широких лавок для личного состава, поставленных поперек комнаты и занимающих девяносто процентов свободного пространства.

Из-за этих лавок лейтенанту приходилось ходить по узкому, длиной в десять шагов, проходу от дверей к окну и обратно. Каждый раз, подходя к окну, он с надеждой вглядывался вдаль, а потом отрицательно мотал головой, четко по-уставному разворачивался и уходил на новый круг.

А вот батальонный комиссар Балаков никуда не торопился. Ему было ясно, что майор Самойлов, разумеется, сначала посекретничает со своими людьми. Да и весь жизненный путь Федота Никифоровича не располагал к суете, а наоборот, научил ценить такие моменты кратковременного спокойствия.

Начать следует, наверное, с того, что при рождении Федот Никифорович получил имя Михаил, отца его звали Григорий, а фамилия вообще указывала на отнюдь не рабоче-крестьянское происхождение. Но вопреки происхождению и воспитанию, благодаря Мировой войне и двум революциям, мальчик из хорошей во всех отношениях семьи связал свою судьбу сначала с большевиками, а потом и с разведкой.

В Испанию молодой товарищ Мигель попал в конце октября 1936 года, став одним из первых военных специалистов, приехавших на помощь молодой республике из СССР. И пробыл там не три дня, а практически до конца войны, занимаясь координацией разношерстных, как по национальностям, так и по политическим взглядам, интербригад. В конце декабря 1938 года, уже после того как республиканскому правительству пришлось распустить интернациональные бригады в связи с их абсолютным нежеланием воевать, команданте (по-нашему майор) Мигель при очередной бомбардировке Барселоны получил на память от франкистов трехграммовый осколок от 24-килограммовой итальянской бомбы, застрявший у него в левом легком.

Оказалось, ранение в какой-то мере спасло его от ареста. В апреле 1938-го был расстрелян хороший приятель команданте Мигеля, командир 15-й интербригады имени Линкольна Владимир Чопич.

Но уже 25 ноября 1938 года наркомом внутренних дел стал Лаврентий Берия, и маховик репрессий, запушенный Ежовым после заговора Тухачевского, со скрипом и скрежетом стал останавливаться. Как раз за те несколько месяцев, что Михаил провел на больничной койке, Лаврентий Палыч успел почистить следственный аппарат и даже начать реабилитацию незаконно осужденных.

Поэтому сразу после выздоровления, вместо ареста и следствия, Михаила Григорьевича, тогда еще, или правильнее, уже получившего «фамилию» Федотов, пригласили работать в 5-й (иностранный) отдел Главного управления госбезопасности НКВД СССР, в 6-е (испанское) отделение.

И опять болезнь избавила Михаила если не от следствия, то уж точно от многих неприятностей. Коварный весенний воздух Москвы снова уложил команданте на больничную койку с воспалением легких. Так что об аресте своего начальника и тезки Михаила Петровича Фриновского «товарищ Федотов» узнал из газет, находясь на излечении в Московском коммунистическом военном госпитале № 393.

После выздоровления его переводят во 2-е (польское) отделение, где он и работает до начала Второй мировой войны уже под руководством Павла Михайловича Фитина. В начале октября 1939 года Михаила Григорьевича переводят на малозначимую должность в МИД, официально – по состоянию здоровья.

На самом деле он «спецтуристом» отправляется в оккупированную Германией Польшу, где занимается разработкой сети «польских антигерманских ячеек», переданных госбезопасности какой-то непонятной разведывательной структурой РККА. В ноябре 1940 года Михаила Григорьевича неожиданно вызывают в Москву.

Еще более неожиданным стало то, что сам начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР старший майор государственной безопасности Павел Михайлович Фитин назначил встречу не в здании управления, а на конспиративной квартире.

Сначала Михаила, всего несколько часов как прилетевшего в Москву и думающего еще на немецком языке, огорошили присвоением внеочередного звания – капитан государственной безопасности, затем взяли расписку о неразглашении и, наконец, дали ознакомиться с копией одного рапорта.