– Хорошо. Долетели, провели учебную бомбардировку аэродрома, вернулись. Все ясно?

– Ясно, товарищ генерал-лейтенант.

Смушкевич на секунду задумался и, почему-то посмотрев на майора, неожиданно предложил:

– В боевой обстановке присваиваю себе позывной «Мадрид». Всем называть меня только так. Подполковник – «Кот». Ларин – «Рата-1». Трыкалюк – «Бомбер-1».

Командиры, немного удивленные таким напором, переглянулись, а затем практически синхронно кивнули.

– Рата-1 сопровождает бомберы. Там расстояние в оба конца почти четыреста километров, так что в самый раз будет. Вопросы?

– У меня, товарищ… Мадрид.

– Спрашивай.

– Кто и как проконтролирует эффективность бомбометания?

– Да вы, товарищ подполковник, и проконтролируете. Возьмете один истребитель и будете держаться сзади и чуть выше. Потом честно и объективно доложите. В этом вылете, сказать по-честному, меня больше интересует количество техники, которую вы сможете послать на выполнение задания.

– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться?

– Виктор, я же сказал: Мадрид, вот тебе ли объяснять?

– Так мне же вы позывной не присвоили, товарищ генерал-лейтенант.

– Обойдешься. Говори уже, чего у тебя?

– Не лучше ли будет связаться с этим аэродромом в Плавске? Во-первых, предупредим, что их бомбить будут, а то еще намочат портки от неожиданности. Во-вторых, пусть они и оценят точность бомбометания. А у товарища подполковника, как исполняющего обязанности командира дивизии, уверен, и на земле дела найдутся.

– Хорошо, так и поступим.

– Еще вопросы?

– Есть один, товарищ Мадрид, – выступил вперед капитан Ларин.

– Говори.

– На колесах с такой взлетной полосы сейчас не взлететь, а на лыжах же запрещено. Что делать?

– Отличный вопрос, товарищи командиры! Отличный! Своевременный и правильный. Только какого хрена вы его мне задаете?! – сорвался в крик генерал-лейтенант. – Это я вас должен спросить! Почему полоса не готова?! Где начальство?! Как вы воевать вообще собрались?! Под трибунал захотели?!

Долгих тогда немного струхнул: не каждый день тебе по два раза трибуналом грозят. И даже чуть-чуть порадовался тому, что майор назначил его своим помощником.

В общем, тогда все обошлось. Прокричавшись, товарищ Смушкевич постановил следующее. Два звена самых опытных истребителей взлетают на лыжах и летят по маршруту, будут разведчиками. А вот остальные чистят ВПП. А в итогах проверки будет указано, что по такое-то время дивизия могла совершать боевые вылеты только «на лыжах».

Шесть самолетов взлетели и скрылись за горизонтом. Проводившие их взглядом товарищи еще не догадывались, какая участь ждет оставшихся на аэродроме. А генерал-лейтенант Смушкевич не побрезговал сесть в раздолбанную полуторку и начал методично объезжать ангары. Самолет к бою готов? Прекрасно. Лопаты в руки и чистить полосу. Самолет не готов? Кто нужен для ремонта, остались, остальные инструмент в руки – и вперед. Самолет вообще неремонтопригоден? Ну, что делать, вы знаете.

Воспользовавшись тем, что генерал-лейтенант решил лично проинспектировать ангары в поисках неучтенных снегоуборочных мощностей, майор, прихватив Ивана, и в самом деле отправился в столовую, обоснованно предполагая, что летчики начнут собираться именно там. И, как оказалось, не ошибся, самые глазастые и любопытные товарищи уже вовсю обсуждали внезапное прибытие высокого начальства, запивая разговоры компотом из сухофруктов. Разумеется, появление нового человека летчики встретили, можно сказать, с большим интересом.

Первый раз Иван заподозрил что-то неладное, когда на вопрос о звании майор дал крайне уклончивый ответ: «Да я здесь не как военный, а как представитель авиапрома, товарищи, если хотите, пусть будет лейтенант. Есть же такое звание?» Летчики, сначала было насторожившиеся, от такого заявления повеселели и начали забрасывать простоватого «представителя» заковыристыми вопросами. А спустя какое-то время старший лейтенант Долгих осознал, что перед ним, вернее перед его боевыми товарищами, просто-напросто ломают комедию.

Майор, сующий под нос генерал-лейтенанту авиации трофейные часы, и майор, уплетающий за обе щеки макароны по-флотски в хорошо протопленной столовой – это два совершенно разных человека. Лицо его сделалось каким-то глуповатым, движения стали неуклюжими и дергаными, а вопросы умиляли своей глупостью.