ибо именно такого счастья, полагали они, мы  должны хотеть. И, возможно, они были правы.

Но если жизнь в добродетели и становится причиной счастья, это – не само счастье, и, назы-

вая причину и следствие одним словом, мы только еще больше запутаемся. Я могу причи-

нить вам боль, уколов палец булавкой или стимулируя определенный участок мозга, и оба

ощущения будут  идентичными, хотя вызванными разными средствами. Было бы неправиль-

ным первое назвать  реальной болью, а второе – ложной. Боль есть боль, и не важно, чем

она вызвана. Путая причины и следствия, философы вынуждены были в результате нахо-

дить невероятные оправдания для некоторых поистине удивительных утверждений – таких,

к примеру, что нацистский преступник, греющийся на аргентинском побережье, не может

быть по-настоящему счастливым, тогда как набожный миссионер, съеденный каннибалами

заживо, именно таков. «Счастье не устрашится, – писал Цицерон в I в. до н. э., – сколько бы

его ни пытали»[58]. Это утверждение может восхитить своим максимализмом, но оно, надо

думать, не учитывает мнения миссионера, ставшего закуской.

«Счастье» – слово, которое мы обычно используем для обозначения переживания, а не

того действия, которое его вызвало. Можно ли сказать: «Убив своих родителей, Фрэнк был

счастлив»? Да, можно. Мы надеемся, подобного человека никогда не существовало на свете,

но само высказывание это – грамматически правильно, хорошо сформулировано и понятно

каждому. Фрэнк – кошмарное существо, но если он говорит, что счастлив и выглядит счаст-

ливым, имеется ли убедительная причина ему не верить? А можно ли сказать: «Сью была

счастлива, находясь в коме»? Разумеется, нельзя. Если Сью была без сознания, она не могла

быть счастлива, вне зависимости от того, сколько добрых дел успела сделать, прежде чем

случилась беда. А как насчет такого заявления: «Компьютер выполнил все десять команд

и был счастлив как моллюск»? И снова – увы. Некоторая вероятность того, что моллюски

бывают счастливы, существует, поскольку существует небольшая вероятность того, что они

способны чувствовать. В жизни моллюска может найтись что-то приятное, но в жизни ком-

пьютера, без всякого сомнения, ничего приятного нет, и, следовательно, компьютер не может

быть счастливым, независимо от того, покушался ли он на жену ближнего своего[59]. Счастье

относится к чувствам, добродетель относится к действиям, и эти действия могут стать при-

чиной этих чувств. Но не всегда и не обязательно.

 

Чувство счастья оттого что

 

«Ну-вы-знаете-что-я-имею-в-виду» – это чувство, которое люди обычно подразуме-

вают  под   счастьем,  но  подразумевают  они  под  счастьем  не  только  его.  Если  философы

путают нравственные и эмоциональные значения этого слова, то психологи столь же часто

и с тем же успехом путают значения эмоциональные и рассудочные. Когда человек говорит,

к примеру: «В общем и целом я счастлив, оттого что моя жизнь складывается именно так»,

психологи, как правило, соглашаются признать его счастливым. Проблема заключается в

том, что люди порой употребляют слово «счастье», желая выразить свое отношение к чему-

30

Д.  Гилберт.  «Спотыкаясь о счастье»

либо. Например: «Я счастлив, что привели этого маленького негодяя, разбившего ветровое

стекло моей машины», и говорится подобное, даже когда люди не испытывают ничего похо-

жего на удовольствие. Как мы узнаем, высказывает ли человек свою точку зрения или ведет

речь о субъективном переживании? Когда за словом «счастье» следует «что» или «оттого

что», говорящий обычно пытается сказать нам, что слово «счастье» мы должны понять как

обозначение не чувства, но позиции. К примеру, если жену обрадуют предложением прове-

сти полгода на Таити в новом филиале компании, в результате чего мужу придется остаться

дома с детьми, супруг может выразиться примерно так: «Я не счастлив, конечно, но я счаст-

лив,  что  ты  счастлива».  Школьные  учителя  словесности,  услышав  это,  схватились  бы  за

сердце, но на самом деле сказанное вполне разумно, если, конечно, мы можем противостоять

искушению понимать слово «счастье» только как счастье эмоциональное. Действительно,

произнося это слово в первый раз, муж дает понять жене, что совершенно точно не испыты-

вает чувства «ну-вы-знаете-что-я-имею-в-виду» (эмоционального счастья), а произнося во

второй, доводит до ее сведения, что одобряет тот факт, что жена его испытывает (рассудоч-

ное счастье). Когда мы говорим, что счастливы «оттого что», мы всего лишь замечаем, что

нечто становится потенциальным источником приятного чувства или уже было источником