плавки, для чего требуется надеть на себя нечто крошечное и походить взад-вперед перед

каким-то пялящимся на вас насмешником в костюме за три доллара. Если насмешник, огля-

дев вас, покачает головой и скажет: «Сожалею, но в модели вы не годитесь», вы, конечно,

испытаете неприятные чувства. На минуту-другую. Но это – разновидность межличност-

ного  отказа,  который  время  от  времени  случается  пережить  каждому,  и  через  несколько

минут большинство из нас проглатывает обиду и продолжает заниматься своими делами.

Это происходит быстро, потому что психологическая иммунная система без труда находит

способ эксплуатировать неоднозначность такого переживания и смягчает укол: «Парень не

обратил внимания на мои выдающиеся мужские достоинства», или «Он из тех чудаков, кому

рост кажется важнее мускулатуры», или «И я думал, что меня сумеет оценить человек в

таком костюме?».

А теперь вообразите, что вы демонстрируете свое скудное одеяние целой толпе, сидя-

щей в зале, – мужчинам и женщинам, старикам и молодым людям, – и все они, оглядев

120

Д.  Гилберт.  «Спотыкаясь о счастье»

вас, одновременно качают головами. Вы, конечно, испытаете неприятные чувства. Очень

неприятные. Унижение, обиду и стыд. Вы поспешите уйти – с горящими щеками, со слезами

на глазах и комком в горле. Быть единодушно отвергнутым многими и разными людьми –

переживание не из легких, поскольку оно вполне однозначно, и психологической иммун-

ной системе затруднительно создать такое видение ситуации, которое будет и позитивным,

и заслуживающим доверия. В своем провале легко обвинить пристрастность одного экс-

перта, но не пристрастность целой комиссии. Такие выводы, как «94 человека моргнули

одновременно и поэтому не разглядели моих достоинств», уж точно доверия не заслужи-

вают. Сходным образом добровольцам было легче объяснить отказ антипатией к ним экс-

перта, чем антипатией всей комиссии, почему более неприятные чувства и испытывали те,

кого отвергла последняя.

Сейчас, когда вы сидите на своем уютном диване и читаете о результатах исследо-

вания, это может казаться вам совершенно очевидным. Но позвольте заметить, что совер-

шенно очевидным все это становится лишь тогда, когда кто-то возьмет на себя труд вам

все объяснить. Иначе почему добровольцы были  не в состоянии предсказать, что это слу-

чится, несколькими минутами ранее? Почему они не поняли, что, обвиняя эксперта, будут

чувствовать себя лучше, чем обвиняя комиссию? А потому, что когда их попросили пред-

сказать свою эмоциональную реакцию на отказ, они представили ее себе как острый укол.

И все. Они не представляли себе, каким образом их мозг попытается смягчить эту боль. И

поскольку они не знали, что обвинение тех, кто причинил страдание, сможет это страдание

облегчить, им и в голову не пришло, что одного человека обвинить гораздо легче, чем группу.

Эти данные подтверждаются и другими исследованиями. Например, люди  предполагают,

что будут испытывать равное горе, произойдет ли трагедия из-за чьей-то халатности или

по воле слепого случая, но  на самом деле испытывают большее горе, если это был слепой

случай и винить в трагедии некого[249].

Мы  ничего  не  знаем  о  своей  психологической  иммунной  системе  и  по  этой  при-

чине неправильно предсказываем обстоятельства, при которых обвиним других или себя[250].

Вспомните конец фильма «Касабланка», сцену с Хамфри Богартом и Ингрид Бергман. Ильза

Лунд (Бергман) пытается решить, остаться ли ей в Касабланке с человеком, которого она

любит, или улететь с мужем. Рик Блейн (Богарт) поворачивается к ней и говорит: «В глубине

души мы оба знаем, что ты принадлежишь Виктору. Ты – часть его жизни, то, что держит

его на плаву. Если ты не улетишь сейчас с ним в этом самолете, ты об этом пожалеешь. Воз-

можно, не сегодня. И не завтра. Но скоро – и на всю оставшуюся жизнь»62.

Эта небольшая мелодраматичная сцена – одна из самых незабываемых в истории кине-

матографа. И не потому, что она особенно хорошо сыграна или особенно хорошо снята, но

потому, что многим из нас случалось стоять на такой же взлетно-посадочной полосе. Самый

важный выбор – жениться, завести детей, купить дом, получить какую-то профессию, уехать

за границу – часто определяется тем, как мы представляем себе будущее сожаление («Зря я

не хотел ребенка!»). Сожаление – это эмоция, которую мы испытываем, когда виним себя в

несчастливом исходе, который можно было бы предотвратить, поступи мы в прошлом иначе.

И поскольку эта эмоция решительно неприятна, в настоящем мы часто пытаемся поступать

так, чтобы ее предотвратить[251]. В действительности многие из нас разрабатывают теории