что первых  должно быть больше, чем вторых. Ход мысли, в общем-то, неплох. В конце

концов, вы можете  вспомнить большее количество четвероногих слонов, чем шестиногих,

поскольку  видели больше четвероногих, чем шестиногих, а  видели вы их больше потому, что

четвероногих слонов  существует больше, чем шестиногих. От действительного количества

имеющихся на свете четвероногих и шестиногих слонов зависит, как часто вы их встречаете,

и от частоты этих встреч зависит, насколько легко вы можете их припомнить.

Увы, рассуждение, которое выглядит столь разумным, когда относится к слонам, пере-

стает быть таковым, когда касается слов. Слова, начинающиеся на «K», и в самом деле легче

вспомнить, но не потому, что вы чаще сталкивались с ними, чем с теми, в которых буква «K»

– третья. Их легче вспомнить потому, что нам вообще легче вспомнить любое слово по его

первой букве, чем по третьей. Наши мысленные словари (как и настоящие) построены по

алфавитному принципу, поэтому «искать» в них слова по какой-то иной букве, кроме пер-

вой, довольно сложно. На самом деле слов с третьей буквой «K» в английском языке гораздо

больше, чем с первой, но поскольку последние легче вспомнить, люди обычно отвечают

на вопрос неправильно. Эта путаница возникает потому, что мы естественно (но неверно)

полагаем, что на ум легко приходят те вещи, с которыми мы чаще сталкиваемся.

Что верно в отношении слонов и слов, верно и в отношении переживаний[277]. Боль-

шинство из нас вспомнит катание на велосипеде гораздо легче, чем катание на яке, поэтому

мы делаем правильный вывод, что в прошлом больше ездили на велосипедах, чем на яках.

Логика рассуждения была бы непогрешимой – если бы не то обстоятельство, что частота

нашего переживания – не единственный определяющий фактор легкости, с какой мы его

вспоминаем. На самом деле к числу самых запоминающихся относятся редкие или необыч-

ные переживания, почему многие американцы и знают точно, где они находились утром 11

сентября 2001 г., но не утром 10 сентября[278]. Редкие переживания всплывают в памяти с

особой готовностью, и это заставляет нас порой делать странноватые выводы. Например, за

мою взрослую жизнь у меня сложилось отчетливое впечатление, что в магазинах я обычно

выбираю очередь, движущуюся медленнее всех остальных. И что стоит мне только перейти в

другую, как покинутая очередь начинает двигаться быстрее, чем та, в которую я перешел[279].

Если представить, что это правда – у меня действительно плохая карма, плохой амулет, пло-

хой ангел-хранитель и вообще все плохо, что и заставляет двигаться медленнее каждую оче-

редь, в которую я встаю, – тогда должен существовать кто-то другой, у кого, наоборот, все

хорошо, и это заставляет двигаться быстрее каждую очередь, в которую встает он. Ведь, в

конце концов,  каждый не может каждый раз вставать в самую медленную очередь, не так

ли? И, однако, никто из тех, кого я знаю, не ощущает в себе силу ускорять движение очереди.

Наоборот, похоже на то, что почти все мои знакомые верят: их, как и меня, неизбежно при-

тягивают самые медленные очереди, а попытки время от времени перечить судьбе только

замедляют движение очереди, в которую они переходят, и ускоряют движение покинутой.

Почему мы все в это верим? А потому, что стояние в очереди, которая движется быстро или

хотя бы со средней скоростью, – переживание настолько заурядное, не задевающее разума,

что мы его не замечаем и не запоминаем. Мы просто стоим, разглядываем прилавки и удив-

ляемся, какой дурак решил, что батарейки разного размера нужно маркировать разным коли-

чеством буквы «А», а не словами «большая», «маленькая» и «средняя». И никогда не пово-

рачиваемся к соседям со словами: «Послушайте, вы заметили, как  нормально движется эта

очередь? Неестественно нормально! А ведь расскажи кому об этом – никто не поверит!»

Нет, мы запоминаем переживания тех очередей, когда парень в красной бейсболке, стояв-

66 Коршун, килт, капуста. –  Прим. пер.

133

Д.  Гилберт.  «Спотыкаясь о счастье»

ший сперва позади нас, а потом перешедший в другую очередь, уже вышел из магазина и

сел в машину, а мы еще и к кассе не подошли, потому что старушка перед нами сто лет раз-

махивала перед продавцом своими купонами и обсуждала истинное значение фразы «срок

годности». Это происходит не слишком часто, но (как слова на букву «К» и четвероногие

слоны) запоминается так основательно, что кажется нам постоянным.

То обстоятельство, что  наименее вероятное переживание часто становится  наиболее

вероятным воспоминанием, и мешает нам предсказывать свои будущие переживания[280].

Например,  во  время  одного  исследования  экспериментаторы  просили  людей,  ждавших