Теодор ещё успел, подойдя к краю телеги, рубануть по затылку прижавшегося спиной к ней одного татарина, выставившего две руки, с зажатыми в них двумя саблями в сторону нападавших, не спешащих подойти к нему. Тело кулем без звука свалилось вниз. А Теодор осмотрелся. Никто уже не дрался. Не с кем было. Среди догорающих костров повсюду вповалку валялись тела, одни на других. Воняло сгоревшим мясом, дымом, дерьмом и кровью. Кто-то выл, хрипели умирающие. Несколько пленных, стоя на коленях и вытянув руки в сторону победителей, тонкими голосами что-то протяжно-речитативно наговаривали. Солнце ещё не поднялось, но его лучи из-за холмов показывали, что уже не долго осталось до его восхода.

— Это же сколько мы тут дрались?

Никто не ответил.

Вытерев парамерион, он хотел вложить клинок в ножны, но показалось что в левой руке он что-то держит, какая-то рука тяжелая. Поднять руку к лицу тоже не получилось. Развернувшись боком к пробивающемуся солнечному свету, он увидел, как с кончиков его пальцев левой руки, на доски телеги часто-часто капает кровь.

— Друзья, мне тут нужна ваша помощь.

Пара резаных ран на руке, проткнутая кожа на боку — вот чем для Лемка закончился тот вечер. Ему быстро перемотали руку чьим-то халатом, отчего кровь перестала бежать, другим здоровым кусок ткани заткнули бок, посадили на телегу и велели сидеть и не шевелиться. Чем Теодор с удовольствием и занялся, так как после драки его трясло, зубы выбивали чечётку как будто он искупался в ноябре в море. Потом резко это прошло и накатила страшная слабость, отчего он только порой морщился от просыпающейся боли и вращал глазами, следя как налётчики вяжут пленных, собирают добычу, тела погибших товарищей закидывают на телеги.

Всего погибло их десятка три, большая часть была так или иначе ранена. Тогда как разнести им удалось не менее трёх сотен кочевников. Пленных набралось четырнадцать мужчин и пара десятков женщин, нашедшихся в жилищах кочевников. Женщины эти, такие же небольшие, но кругленькие, упитанные, с глазками, которые почти не было видно из-за щёк, не вызвали ни у кого из нападавших интереса. Но появился вопрос — а что, собственно, с ними делать? Отпускать женщин — так они предупредят соплеменников о том, что тут произошло и ещё один подобный трюк уж точно будет труднее провернуть. Мужчин отпускать даже не упоминалось. Тащить с собой в лагерь можно, но они замедлят путь, хотя и могут принести выгоду, если их продать какому-нибудь купцу, тащившемся в обозе. Также можно их пустить под нож. Но в коротком споре победила алчность и перетянув локти и кисти пленников арканами, связали всех цепь, привязав один конец к телеге. С ранеными врагами было проще всего — их быстр и без затей добили.

А затем под крики Роберто и Пабло и других активных грабителей начали снимать путы с коней, запрягать их и волов в телеги, вязать вьюки, вытаскивать одеяла из палаток.

— Нет времени упаковывать это! В лагере разберёмся! Скидывайте всё в кучу.

И в эту кучу летели кошма, ткани, одежда, сабли, луки, сапоги, кошели с поясами, котлы, посуда деревянная и металлические кувшины, бурдюки с не пойми чем, мешки с крупами, торбы с ячменём, дырявые и окровавленные шерстяные халаты, пачкающие рядом лежащую шёлковую одежду…

Кто-то повздорил над телом убитого исмаилита, поспорив, кто его убил и достоин, таким образом, всё с него снять. Чуть не дошло до ножей, но Бевилаква посмотрев на буйствующих своим змеиным взглядом велел им в лагере разыграть вещи в кости и не спорить, иначе того из них, кто продолжит спор, он оставит связанным здесь, в разгромленном лагере. Спор тут же увял, и все принялись и дальше заниматься самым интересным в жизни наёмного солдата делом.

Глядя на разбросанные десятки тел, над которыми уже начинали виться жирные мухи, привлечённые густым запахом крови, у глав налётчиков появилась ещё одна мысль. По их приказу все убитые враги были обезглавлены, а головы были сложены в одну кучу. Первые телеги с налётчиками уже тронулись в путь, в сторону своего лагеря, как и Лемк кое-что вспомнил. Отлежавшись, он почувствовал себя лучше, он тоже решил добавить к той груде человеческих голов, которые должны были устрашить врагов и показать, что с пришедшими лучше не шутить. В той книге про Маврикия, которую ему подарили друзья, он прочитал, как их предки совершали ритуал водружения трофея на выигранном поле битвы, как благодарность высшим силам за дарованную победу. Чем у них не поле битвы? Чуть пошатываясь, он связал пару обломков пик в виде креста, размотал уже почти полностью окровавленный халат с руки, забрал из телеги пышную шапку того бея, которого он подстрелил, подобрал несколько сломанных сабель, почему-то не закинутых в телеги и превозмогая брезгливость и отвращение, добрался до центра отрубленных голов, где на вершине и приспособил конструкцию. На пики надел халат, на вершину шапку, обломанные сабли воткнул у подножия шеста, и таким образом получилось что-то вроде чучела, только немного жутковатое.

— Зачем? — только спросил Гедик у возвращающегося Лемка.

— Благодарность… На удачу… — только и смог выдать он, сам не понимая, что на него нашло. Ну посчитал он нужным так сделать, вот и всё.