пора,Подобный английскому сплину,Короче: русская хандраИм овладела понемногу;Он застрелиться, слава Богу,Попробовать не захотел,Но к жизни вовсе охладел.Как Child-Harold, угрюмый, томныйВ гостиных появлялся он;Ни сплетни света, ни бостон,Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,Ничто не трогало его,Не замечал он ничего.………………………………………………………………………………………………………………Причудницы большого света!Всех прежде вас оставил он;И правда то, что в наши летаДовольно скучен высший тон;Хоть, может быть, иная дамаТолкует Сея и Бентама,Но вообще их разговорНесносный, хоть невинный вздор;К тому ж они так непорочны,Так величавы, так умны,Так благочестия полны,Так осмотрительны, так точны,Так неприступны для мужчин,Что вид их уж рождает сплин.^[15]И вы, красотки молодые,Которых позднею поройУносят дрожки удалыеПо петербургской мостовой,И вас покинул мой Евгений.Отступник бурных наслаждений,Онегин дома заперся,Зевая, за перо взялся,Хотел писать – но труд упорныйЕму был тошен; ничегоНе вышло из пера его,И не попал он в цех задорныйЛюдей, о коих не сужу,Затем, что к ним принадлежу.И снова, преданный безделью,Томясь душевной пустотой,Уселся он – с похвальной цельюСебе присвоить ум чужой;Отрядом книг уставил полку,Читал, читал, а всё без толку:Там скука, там обман иль бред;В том совести, в том смысла нет;На всех различные вериги;И устарела старина,И старым бредит новизна.Как женщин, он оставил книги,И полку, с пыльной их семьей,Задернул траурной тафтой.Условий света свергнув бремя,Как он, отстав от суеты,С ним подружился я в то время.Мне нравились его черты,Мечтам невольная преданность,Неподражательная странностьИ резкий, охлажденный ум.Я был озлоблен, он угрюм;Страстей игру мы знали оба;Томила жизнь обоих нас;В обоих сердца жар угас;Обоих ожидала злобаСлепой Фортуны и людейНа самом утре наших дней.Кто жил и мыслил, тот не можетВ душе не презирать людей;Кто чувствовал, того тревожитПризрак невозвратимых дней:Тому уж нет очарований,Того змия воспоминаний,Того раскаянье грызет.Всё это часто придаетБольшую прелесть разговору.Сперва Онегина языкМеня смущал; но я привыкК его язвительному спору,И к шутке, с желчью пополам,И злости мрачных эпиграмм.Как часто летнею порою,Когда прозрачно и светлоНочное небо над Невою^[16]И вод веселое стеклоНе отражает лик Дианы,Воспомня прежних лет романы,Воспомня прежнюю любовь,Чувствительны, беспечны вновь,Дыханьем ночи благосклоннойБезмолвно упивались мы!Как в лес зеленый из тюрьмыПеренесен колодник сонный,Так уносились мы мечтойК началу жизни молодой.С душою, полной сожалений,И опершися на гранит,Стоял задумчиво Евгений,Как описал себя пиит.^[17]Всё было тихо; лишь ночныеПерекликались часовые;Да дрожек отдаленный стукС Мильонной^[18] раздавался вдруг;Лишь лодка, веслами махая,Плыла по дремлющей реке:И нас пленяли вдалекеРожок и песня удалая…Но слаще, средь ночных забав,Напев Торкватовых октав!^[19]Адриатические волны,О Брента! нет, увижу васИ, вдохновенья снова полный,Услышу ваш волшебный глас!Он свят для внуков Аполлона;По гордой лире Альбиона^[20]Он мне знаком, он мне родной.Ночей Италии златойЯ негой наслажусь на волеС венецианкою младой,То говорливой, то немой,Плывя в таинственной гондоле;С ней обретут уста моиЯзык Петрарки и любви.Придет ли час моей свободы?Пора, пора! – взываю к ней;Брожу над морем,^[21] жду погоды,Маню ветрила кораблей.Под ризой бурь, с волнами споря,По вольному распутью моряКогда ж начну я вольный бег?Пора покинуть скучный брегМне неприязненной стихии,И средь полуденных зыбей,Под небом Африки моей,^[22]Вздыхать о сумрачной России,Где я страдал, где я любил,Где сердце я похоронил.Онегин был готов со мноюУвидеть чуждые страны;Но скоро были мы судьбоюНа долгий срок разведены.Отец его тогда скончался.Перед Онегиным собралсяЗаимодавцев жадный полк.У каждого свой ум и толк:Евгений, тяжбы ненавидя,Довольный жребием своим,Наследство предоставил им,Большой потери в том не видяИль предузнав издалекаКончину дяди старика.Вдруг получил он в самом делеОт управителя доклад,Что дядя при смерти в постелеИ с ним проститься был бы рад.Прочтя печальное посланье,Евгений тотчас на свиданьеСтремглав по почте поскакалИ уж заранее зевал,Приготовляясь, денег ради,На вздохи, скуку и обман(И тем я начал мой роман);Но, прилетев в деревню дяди,Его нашел уж на столе,Как дань, готовую земле.Нашел он полон двор услуги;К покойнику со всех сторонСъезжались недруги и други,Охотники до похорон.Покойника похоронили.Попы и гости ели, пилиИ после важно разошлись,Как будто делом занялись.Вот наш Онегин – сельский житель,Заводов, вод, лесов, земельХозяин полный, а досельПорядка враг и расточитель,И очень рад, что прежний путьПеременил на что-нибудь.Два дня ему казались новыУединенные поля,Прохлада сумрачной дубровы,Журчанье тихого ручья;На третий роща, холм и полеЕго не занимали боле;Потом уж наводили сон;Потом увидел ясно он,Что и в деревне скука та же,Хоть нет ни улиц, ни дворцов,Ни карт, ни балов, ни стихов.Хандра ждала его на страже,И бегала за ним она,Как тень иль верная жена.Я был рожден для жизни мирной,Для деревенской тишины:В глуши звучнее голос лирный,Живее творческие сны.Досугам посвятясь невинным,Брожу над озером пустынным,И far niente^[23] мой закон.Я каждым утром пробужденДля сладкой неги и свободы:Читаю мало, долго сплю,Летучей славы не ловлю.Не так ли я в былые годыПровел в бездействии, в тениМои счастливейшие дни?Цветы, любовь, деревня, праздность,Поля! я предан вам душой.Всегда я рад заметить разностьМежду Онегиным и мной,Чтобы насмешливый читательИли какой-нибудь издательЗамысловатой клеветы,Сличая здесь мои черты,Не повторял потом безбожно,Что намарал я свой портрет,Как Байрон, гордости поэт,Как будто нам уж невозможноПисать поэмы о другом,Как только о себе самом.Замечу кстати: все поэты —Любви мечтательной друзья.Бывало, милые предметыМне снились, и душа мояИх образ тайный сохранила;Их после муза оживила:Так я, беспечен, воспевалИ деву гор, мой идеал,И пленниц берегов Салгира.^[24]Теперь от вас, мои друзья,Вопрос нередко слышу я:«О ком твоя вздыхает лира?Кому, в толпе ревнивых дев,Ты посвятил ее напев?Чей взор, волнуя вдохновенье,Умильной лаской наградилТвое задумчивое пенье?Кого твой стих боготворил?»И, други, никого, ей-богу!Любви безумную тревогуЯ безотрадно испытал.Блажен, кто с нею сочеталГорячку рифм: он тем удвоилПоэзии священный бред,Петрарке шествуя вослед,А муки сердца успокоил,Поймал и славу между тем;Но я, любя, был глуп и нем.Прошла любовь, явилась муза,И прояснился темный ум.Свободен, вновь ищу союзаВолшебных звуков, чувств и дум;Пишу, и сердце не тоскует,Перо, забывшись, не рисуетБлиз неоконченных стиховНи женских ножек, ни голов;Погасший пепел уж не вспыхнет,Я всё грущу; но слез уж нет,И скоро, скоро бури следВ душе моей совсем утихнет:Тогда-то я начну писатьПоэму песен в двадцать пять.Я думал уж о форме планаИ как героя назову;Покамест моего романаЯ кончил первую главу;Пересмотрел всё это строго;Противоречий очень много,Но их исправить не хочу;Цензуре долг свой заплачуИ журналистам на съеденьеПлоды трудов моих отдам;Иди же к невским берегам,Новорожденное творенье,И заслужи мне славы дань:Кривые толки, шум и брань!