— Ну прости, — я фыркаю и утираю непроизвольно текущие слезы ладонями. Надеюсь, что они от смеха, и что это не истерика от переутомления или перенапряжения, или Лозантир его знает, чего еще!

Валентайн касается моей щеки, стирая пальцем соленую дорожку, и я дергаюсь. В сторону, потому что подо мной кровать и подушка, и вообще, мне пора. Вот только куда, я же в собственной комнате.

— Хочешь, чтобы я ушел? — он мрачнеет еще сильнее.

— Да! — выдыхаю резко. — Нет. Не знаю… как же вы все меня задолбали!

Мне кажется, что последнее уж точно должно заставить Валентайна уйти, по крайней мере «вы все», если уж он не отреагировал на «все мужчины одинаковы», но вот чудеса — он не уходит и даже не начинает выяснять, кто все, почему во множественном числе, и какое отношение к этому всему имеет Люциан.

— Я пришел, когда не пришла ты, — произносит он. — И увидел, что ты спишь на столе.

— На стуле, — вздыхаю я.

— За столом. Можем выяснять это еще долго. Я решил, что тебе стоит отдохнуть, и перенес на кровать.

— И себя заодно перенес.

— И себя, — он почему-то улыбается, мгновенно молодея.

А у него ведь вообще не было детства. И юности тоже, как таковой. Для отца он был зверьком подопытным, а для дарранийцев — опасностью, носителем темной магии. Я пытаюсь его представить мальчишкой, и у меня не выходит, перед глазами только этот образ, который я вижу сейчас. Мне кажется, он всегда таким был. Но какой он на самом деле?

— По-моему, тебе стоит больше отдыхать, — произносит он. — Понимаешь, Лена?

— Понимаю, но у меня скоро экзамены.

— Экзамены ты не отменишь, но мы можем убрать занятия темной магией. Все важное у тебя сейчас есть, основу ты знаешь. И ты можешь перестать заниматься совершенствованием моего дома.

— Я почти закончила, — отмахиваюсь. — Ерунда осталась. Там, в саду самую малость и на первом этаже. Второй вроде готов. Тем более что мне это в удовольствие, я так отвлекаюсь.

— От чего?

— От того, что Сони больше нет.

Мы ведь так и не поговорили об этом. Я это так и не пережила. Зачем я это вообще сказала?

— Она есть. Здесь. — Валентайн касается моей груди, но не как обычно. Просто чуть ли не до сердца дотрагивается, и у меня начинает кружиться голова. Я не хочу, чтобы у меня от него кружилась голова, я не хочу, чтобы она вообще кружилась, и уж тем более я не хочу говорить про Соню. Каким-то образом он это чувствует, потому что мгновенно убирает руку и переводит тему.

— Ты безумно напряжена, Лена. Просто как струна.

Есть с чего, хочется сказать мне. Но вместо этого я только вздергиваю бровь.

— Есть идеи, как с этим справиться?

— Есть. Тебе нужен массаж. — Раньше, чем я успеваю ответить, он добавляет: — Прямо сейчас.

Я давлюсь возражением, потому что моя одежда, то есть форма, просто на мне растворяется.

— Валентайн! — с моих губ срывается возмущенный крик, но, пока я ищу, чем прикрыться, он перехватывает мои руки и разводит их. Смотрит так, что во мне разом заканчивается весь воздух, если бы можно было как-то визуализировать черную страсть, то его взгляд и есть — черная страсть.

Все, что кроме нее, все, что в ней, и нечто гораздо большее, настолько глубокое, что если бы можно было трахнуть одним только взглядом, я бы уже задыхалась от наслаждения. Правда, сейчас все мое тело разом превратилось в огненный сгусток, и кажется, что мир сократился до точек, по которым движется его взгляд.

С губ на ключицы, с ключиц — на грудь, на мгновенно заострившиеся соски.

На живот, во впадинку пупка и ниже. По мне будто течет огненная река, раскрывая во мне нечто дикое, невыносимое, жаркое.

Несколько мгновений — и мы цепляемся друг за друга взглядами, будто крючками, после чего он разворачивает меня на живот, а его ладони ложатся на плечи.

— Валентайн… — хрипло выдыхаю я, но остановить это уже не могу. Потому что если взгляд — это огненная река, то его прикосновения — нечто запредельное. То, от чего вся кожа вмиг становится единым чувствительным полотном, на котором можно написать любую бесстыдную картину.

Все эти мысли сжимаются во мне, когда его ладони сжимаются на моих плечах. Расслабляются — и чувственные картины вспыхивают сверхновой. Мне, кажется, достаточно было бы, чтобы он просто на меня смотрел, но сейчас… Еще никогда его ладони не были такими горячими.

Он что, в самом деле где-то в подпространстве зачерпнул лавы?

От огненных прикосновений мышцы и кожа горят, и неожиданно становятся безумно мягкими и податливыми. Движения действительно массажные, круговые — Сонина мама любила массаж, она нас просвещала на эту тему и даже как-то подарила нам на восьмое марта поход в тайский салон. Мысль приходит и уходит, растворяясь, как нечто несущественное в возрастающей с каждой секундой неге.