— Все будет хорошо, — пообещала, хоть она и не могла меня слышать. — Вот увидишь.

Слезы литься перестали, Соня перестала хмуриться, и я тоже улыбнулась. Все действительно будет хорошо. По крайней мере, я сделаю для этого все от меня зависящее. И с Максом ее познакомлю. Моя разовая попытка связаться с ним через виритту ни к чему не приведет — до тех пор, пока Макс является воспитанником Хитара, он имеет право диктовать ему, что делать и вообще всячески портить жизнь. А вот если с ним поговорит Люциан, больше того, если у брата получится выбраться в ранховую, это уже совсем другое дело. Я смогу подробно объяснить то, что сказал Соня, про «Туасон ле Фре». Может быть, и у Макса появились какие-то новые сведения, а это значит, что наше расследование может наконец-то продвинуться, сдвинуться с мертвой точки. Особенно учитывая, что Макс лучше знает окружение родителей Ленор, возможно, каких-то слуг, которые могли подменить подарок, сейчас каждая деталь на вес золота.

Громыхнуло еще сильнее: видимо, гроза раскрылась над домом Драконовых, но я даже не пошевелилась. Уютные обнимашки с Соней действовали умиротворяюще: так же, как и шум дождя за окном.

— Я здесь, — повторила я, сжимая пальцы подруги, когда она дернулась во сне. — Я здесь, Соня. Я больше никогда тебя не оставлю.

Глава 29

Сезар Драгон

Слова Валентайна доносились словно откуда-то издалека, он в них даже вслушивался первое время, потом провалился в совершенно другое воспоминание: отец, в глазах которого не просто тлеет, полыхает яростный огонь. Он мог только представить, как бы отец смотрел на него, если бы не принял драконоформу и не провел полный оборот. Тогда в его взгляде презрение наверняка мешалось бы с разочарованием. И слова, которые переводил камень, звучали бы холодно, жутко.

— Вчера вечером, после вашего ужина, ко мне пришла Женевьев, Сезар. Она просила моего дозволения расторгнуть вашу помолвку без участия ее отца, а сегодня… Что я узнаю сегодня?

В это воспоминание он боялся даже заглядывать. Воспоминание, в котором он сминает столь желанные губы своими, потом швыряет Софию на кровать, а потом…

— Сезар.

Валентайн ни разу не повысил голос, но это короткое ледяное «Сезар» взрезало сознание и вытряхнуло из собственных мыслей на поверхность.

— Я повторю свой вопрос еще раз: по какой причине ты мне не сообщил о том, что у тебя страсть к Софии Драконовой?

— А должен был? — огрызнулся Сезар. Хотя «огрызнулся» — слабо сказано, сил почти не осталось. Все, что были, он вытряхнул из себя сам, когда ночью пришел в себя. Здесь, в замке, в клубящихся сгустках темной магии, с наполненной потусторонней силой темными крыльями, сильный, как никогда. Вся эта мощь обрушилась на него вместе с осознанием того, что произошло. Оно, это осознание, для темного не имело никакого значения. Для темного все было в порядке вещей.

Он просто хотел эту девушку, и он ее взял. Несколько раз. Брал бы и снова, когда захотел. В любое время. Невзирая на ее желание или сопротивление.

Для того, кто очнулся потом, первой мыслью было лететь к Софии. Второй — никогда больше к ней не приближаться. Третьей — что он сходит с ума и сейчас рехнется на месте. Сезар никогда не считал себя трусом, но сейчас он боялся того, что произошло, и собственных мыслей, собственных воспоминаний, поэтому просто накрыл себя заклинанием, вытягивающим силу. Боевым заклинанием высшего порядка, бьющим по противнику и лишающим его магических сил.

Поэтому с утра он едва переставлял ноги. Едва, но достаточно для того, чтобы дойти до отца и все ему рассказать, а потом появился Валентайн. Сейчас отец отпустил их на перерыв — поскольку прибыл Драконов, и Сезар с наставником находились в том самом зале, где Альгор учил его владеть темной магией. Учил его владеть собой.

Видно, плохо учил. Или просто ученик из него паршивый.

— Должен. — Голос Валентайна по-прежнему был спокоен, для него как будто в самом деле не произошло ничего из ряда вон. — Ты знал про свою мать и про черную страсть.

— Про свою мать я знаю ничтожно мало, — Сезар покачал головой. — Про черную страсть и того меньше.

— И все же. Ты знал, что Тэйрен пыталась убить мать Люциана. Просто потому, что Ферган оказывал ей знаки внимания.

Сезар запустил пальцы в волосы. Ему было не до всего этого. Не до воспоминаний, не до поступков матери. Он сидел на полу, привалившись спиной к стене, откатом боевого заклинания и его действия были озноб и бесконечная слабость.

— Ты знал, что любые сильные чувства способны спровоцировать черную страсть.

— Я не думал, что они настолько сильны! — рявкнул Сезар. На это силы почему-то взялись: то ли они шли из боли, которая когтями полосовала и драла грудь, то ли из ярости, направленной на себя.