— По твоему совету пришел на ЗИЛ, устроился на работу, общежитие дали, — рассказывал Сергей. — Работаю вот, матери денег высылаю, отдаю потихоньку то, что она мне тогда из своих сбережений подкинула.

— А работа как? По специальности устроился? — поинтересовался я.

— Если бы! — Сергей, усмехнувшись, покачал головой. — На конвейере пока работаю. Обещают вроде после Нового года уже на техника перевести. Скорее бы!..

— Тяжелая работа?

— Да не то слово, — парень аж вздохнул. — Сейчас-то я уже притерпелся. Нормально себя чувствую. Гуляю вон в свободное время. А в первые недели еле до комнаты после смены доползал. Никогда раньше так не уставал. Из первого месяца, как на работу пошел, помню только конвейер и кровать в комнате, потому что все время, пока не работал, я спал.

Я сочувственно покивал головой. Хорошо понимаю его. Мой опыт работы на заводском конвейере пришелся на 16 лет, отец устроил поработать летом. Эти полтора месяца на заводе оказали на мою тогдашнюю подростковую психику поистине животворящее действие. Я точно понял, что так жить не хочу, взялся за учебу и в итоге стал тем, кто я есть.

— Ну зато это опыт ценный, — ободряюще сказал я, — будешь работу изнутри знать, так сказать. Да и мышцы подкачал уже небось. Тоже польза.

— Это да! — рассмеялся Сергей. — Рубашки новые купить пришлось, старые на спине порвались. А ты кем здесь работаешь? — поинтересовался он.

— А я в комитете комсомола на заводе. Лекции читаю.

— Ого! Дело серьезное, — уважительно сказал Сергей. — У меня все попроще. Как у нас говорят: «Руки в масле, жопа в мыле, я работаю на ЗИЛе».

Проболтали с Серегой почти час в общей сложности. Договорились, что будем на связи, если что понадобится. Я ему рассказал, где работает Галия и объяснил, что, если понадобится, он может через нее мне весточку передать.

Скорее бы телефон мне уже поставили, все станет проще на порядок.

* * *

Галия не часто сбегала с пар, но в этот раз особого выбора у нее не было. С отцом нужно было срочно переговорить, а это нужно было сделать именно с раннего утра. Мать вставала поздно, в отличие от него, так что только утром отец мог почти гарантированно взять трубку. Но если все же возьмет мать, то Галия решила, что бросит трубку и перезвонит через полчаса снова. С матерью говорить она решительно после произошедшего не хотела. Боялась сорваться и наговорить такого, что нельзя говорить в переговорном пункте… там же слышно все, изоляция в кабинках совсем никакая… Будет потом стыдно из кабинки выходить.

Подождала десять минут, пока телефонистка дозвонилась. Схватила трубку. С облегчением услышала голос отца:

— Галия, ты? Случилось что? Только же виделись?

— Я, папа! Хочу тебя очень-очень попросить — больше маму к нам в Москву не привози! Сам приезжай. Хорошо?

— Да что там у вас случилось, дочка? Почему не привозить?

Галия пару минут упиралась с ответом — уж больно Паша вчера не советовал вываливать все так сразу на отца — мало ли, не поверит, решит, что они сами тут в столице что-то напутали. И выдвигают вот такие серьезные обвинения. Паша сказал, что Загит ему очень нравится, и он не хочет рисковать отношениями с ним из-за Оксаны. Галия и сама не хотела терять доверительные отношения с отцом. Но все же, когда отец уже стал сердиться, настаивая, все рассказала. Детально. И как нашли этот след от помады, и как ругались с Пашей, и все остальное.

Высказавшись, почувствовала облегчение. Вот так же и в детстве было, когда кто-то ее обижал, она бежала к отцу, жаловалась, и он всегда ее утешал. И становилось хорошо — папа, большой и самый сильный, всегда ее защитит. Но пока что отец не спешил ее утешать и молчал в трубку.

— Понятно, дочка, — наконец произнес он глухим, надтреснутым голосом, — ты уж прости нас. Я обязательно разберусь с этим. Передай Павлу, что я очень извиняюсь. Это моя вина — недосмотрел. Поверил ненадежному человеку на слово.

Разговор как-то сам собой затух. Галия попрощалась с отцом и положила трубку. Возникли опасения — а не сделает ли отец что-нибудь нехорошее с мамой? Она уже и пожалела, пока ехала в институт, что позвонила. Но как иначе-то? Снова через пару недель придет телеграмма, что завтра приезжают, и улыбающаяся, как ни в чем не бывало, мать, появится на пороге квартиры? Что она в следующий раз придумает — притащит с собой яд какой-нибудь и подсыпет Паше, чтобы он помер? Мать дочку уже откровенно пугала — Галия вспомнила рассказы Паши о религиозном фанатизме. И о том, на что способны фанатики. Что-то с этой ведуньей все слишком далеко зашло.

***

Загит, переговорив с дочкой, положил трубку на рычаг и тяжело сел на стул. Впервые почувствовал себя старым и усталым — собственная жена его предала. Это как же так можно было поступить с Пашей? Выставила их какими-то дикарями… Хотелось немедленно переговорить с Оксаной — но она, против обыкновения, куда-то убежала с самого утра.