По толпе жителей пошла волна. Старики, стоявшие спереди, подались вперед, желая лучше рассмотреть пленника. Зашептались женщины, закрытые платками головы которых выглядывали из толпы.

Наконец, Вачу узнали. Стали раздаваться гортанные голоса, в пленника начали тыкать пальцами. Кто-то вспоминал его отца, деда, деда его деда. Заспорили о древности рода.

— Как так свой? — недоуменно пробормотал Аслан, развязывая руки пленника. — И что теперь, совсем отпускать?

В этот момент за его спиной раздалось негромкое покашливание. Тут же вокруг них стихли все звуки: ни шептали, ни кричали, ни сопели. Кажется, люди даже дыхание затаили.

Из-за спины Аслана вышел высокий человек в темной строгой черкеске, голову которого украшала большая кипельно белая чалма. Взгляды людей скрестились на нем, словно он был источников всего сущего для них.

— Шамиль… Шамиль… Шамиль… — побежал между ними восторженный шепоток. — Имам Шамиль…

Имам взмахнул руками, привлекая к себе внимание.

— Не надо шуметь братья. Сейчас во всем разберемся. А вы расходитесь, расходитесь. Дел у нас невпроворот, — имам остановился рядом с Вачей, и смерил его взглядом. — Поговорим.

Имам Шамиль, не оборачиваясь, двинулся в сторону того самого стеклянного дома, который называли иноземным словом «теплица». Следом держался Вача.

— Много я о тебе слышал, Вача. Разное рассказывают… Мол, храбрый ты до безумия; в сражении в тебя, словно страшный дух вселяется. Рубишься так, что враги от тебя шарахаются, — Вача, слушая, хмурился. Правда это была. Едва в его руке оказывалось оружие, на него накатывалось самое настоящее безумие. В таком состоянии он ни своих, ни чужих не различал. Любой под удар его клинка попасть мог. — Еще говорят, что ты никогда не предаешь. Верный, как пес. Видно, поэтому и гол, как сокол. Так?

Вача опустил голову. Что тут скрывать? Кому давал он клятву, того и держался. Только такое не сильно в почете в его ремесле. Большое богатство любит изворотливых и хитрых. С верными и твердолобыми деньгам совсем не по пути.

— Хватит по свету шастать Вача. Бродишь, как неприкаянный, а у самого ни кола, ни двора. Что ты там ищешь, воин? Свободы, богатств или может смерти? Что молчишь? Здесь твоя судьба, твой дом и твоя семья, — глубокий голос имама успокаивал, внушал доверие и уверенность. Этот голос хотелось слушать и слушать. — Ты здесь должен быть… на земле своих предков.

Тяжело вздохнув, Вача остановился. До стеклянного дома оставалась всего пара шагов.

Он поднял голову к небу, затянутому свинцовыми облаками. Задержал взгляд на верхушках скал, потом — на массивных сторожевых башнях. Все здесь было таким родным, пусть и чуть подзабытым, что сжималось сердце. Вача почувствовал, как накопившееся за долгие годы напряжение готовилось вырваться наружу. Господи, как же он соскучился по всем этим местам.

— Эх, Вача шляешься на чужбине. Все и всех позабыл… Ты лучше посмотри, как все здесь поменялось. Пошли со мной. Посмотришь своими собственными глазами.

Имам открыл стеклянную дверь теплицы и пропустил вперед бывшего пленника.

— Это теплица, стеклянный дом для выращивания овощей и фруктов, Вача. Уже больше двух десятков таких теплиц построено в соседних селениях. Совсем скоро на столе в каждой сакле будут свежие овощи. Дети станут меньше болеть, — имам махнул рукой на аккуратно подвязанные огуречные плети, богато усыпанные зелеными плодами. Рядом тянулись к верху метровые кусты томатов, украшенные аппетитными красными шарами. — Попробуй, Вача! Сорви и попробуй! Это помидор.

Вача нерешительно сорвал небольшой томат, осторожно, с опаской, надкусил его. Потом еще раз. На лице появилась робкая улыбка. Вкусно оказалось.

— Это лишь начало, Вача. Скоро все станет по-другому. Люди совсем забудут о голоде. Бездомные абреки перестанут грабить караваны. Торговцы людьми забуду дорогу на Кавказ, — с жаром продолжал имам Шамиль, увлекая Вачу из теплицы наружу. — Ты со мной?

Тот замер, не зная что ответить. Но встретив взгляд Лейлы, по-прежнему, стоявшей у мечети, решительно кивнул.

— Поговаривают, что у османов ты фейерверками занимался. Так? — Вача опять кивнул. — Есть у меня, как раз для тебя одно дело. Слышал, что-нибудь про ракеты?

[1] Биссмилляхи Рахмани Рахим — басмала, фраза, с которой начинается каждая мусульманская молитва.

[2] Абзи — уважительное обращение к старшему.

-//-//-

Деревянный молоточек с силой ударил по столу, сотрясая его поверхность. Когда шумное разноголосье в зале суда стихло, молоточек был отложен в сторону. Затем судья, тряхнув тщательно припудренными светлыми кудрями парика, поднялся.