Тома куда-то понеслась, а мы вышли со склада и снова направились на второй этаж по длиннющей лестнице. Я топала за кастеляншей и размышляла насчёт выданного мне комплекта гимназической одежды. Я слишком недолго пробыла в этом мире, и все последние дни видела преимущественно людей, одетых в форму или мундиры, а воспоминания мои были пока слишком скупы и обрывочны, чтобы рассудить, насколько старомодно или, напротив, современно выглядели все эти пальто и платья. На самом деле, я больше склонялась к первому, хотя, возможно, я и ошибаюсь. Да и какая, в сущности, разница?

На втором этаже мы повернули не налево, к директорше, а направо и пошли вдоль коридора, минуя редкие двери с надписями «Преподавательская», «Музей», Библиотека'. На прочих нескольких дверях никаких табличек не было. Допускаю, что они и вовсе были закрыты, а помещения за ними — присоединены к тому же музею или библиотеке. В конце коридора обнаружился ещё коридор, ведущий налево, а направо — лестничная клетка, поднимающаяся на третий этаж.

— На третьем этаже — спальни, — негромко сказала Наталья Дмитриевна, предварительно оглянувшись по сторонам. Ваша будет третья.

— Это самая старшая?

— Нет, барышня, самая старшая — четвёртая. Там восемнадцатый, девятнадцатый и двадцатый класс.

— Это откуда ж такие большие цифры? — удивилась я.

— Так, тут оно просто всё. Первого сентября смотрят, сколько вам есть лет — в такой класс и идёте! — Наталья Дмитриевна высоко подняла брови, демонстрируя мне, как на самом деле всё гениально устроено.

— А самый младший класс тогда какой?

— Девятый. Учреждение у нас средней и старшей ступени, все девочки помладше в специальном приюте содержатся. В первой спальне самые наши маленькие — девятый, десятый одиннадцатый классы. Во второй — двенадцатый, тринадцатый, четырнадцатый…

— А в нашей, выходит, пятнадцатый, шестнадцатый и семнадцатый?

— Верно. Четыре спальни — четыре отделения.

М-гм. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Я, получается, в своём отделении буду из старших. То есть, из тех, кто раньше был середнячком и только-только дождался возможности покомандовать. По-любому, там есть свои заводилы, командирши и вообще звёзды. И тут — я.

А Я-ТО ДУМАЛА ОБ УЗКОМ МИРКЕ КОМНАТЫ…

Я молча шла за кастеляншей, раздумывая о грядущем. Под убогую закосить, что ли? Нет, четыре года не продержусь. Ладно, посмотрю сперва, что тут как — может, здешние девицы — одуванчики сплошные? Хотя, чрезмерно я бы на это рассчитывать не стала.

Сквозь широкие окна виднелся точно такой же корпус напротив, через внутренний двор. И, кажется, ещё один корпус замыкал квадратный контур здания — сейчас это рассмотреть не представлялось возможным.

Что замечательно, кое-где вдоль правой, внутренней стены, ведущей в помещения, тоже шли окна. Занятно. Почему не везде?

Я вспомнила, что не уточнила бытовой вопрос:

— Наталья Дмитриевна, а где у вас стирают-то?

— Стирают? — немного удивилась она. — Так в прачке.

— И как туда пройти?

— Ой, барышня, зачем же вам туда ходить?

У меня возникло странное чувство, как будто мы говорим на разных языках.

— Так как же я буду стирать? Юбки и это всё…

— Что ж вы придумали! Сами вы только воротнички стираете да ещё, кто желает — платочки. На этаже комнатка есть с утюгами.

— А остальное как?

— А сейчас покажу! — Наталья Дмитриевна бодро прошуршала по коридору третьего этажа до ближайшей двери с крупной цифрой «3» на правой створке: — Сюда! Покамест, на ближайший год, здесь будет ваше прибежище…

Спальня оказалась большая. Реально — здоровенная. И очень светлая, не смотря даже на то, что посередине комнаты в два ряда, дверцами на обе стороны, разделителем возвышался невысокий строй шкафов. Надеюсь, у них тут не часты землетрясения? А то как рухнет эта крепостная стена на кого-нибудь…

По двум длинным сторонам комнаты шли ряды кроватей, установленные изголовьями к стене. Рядом с каждой кроватью, отделяя их друг от друга, стоял высокий комод с четырьмя ящиками. И всё, просто всё было пронумеровано.

Номерки выглядели весьма элегантно, но присутствовали, повторяю, на всём — на изножьях кроватей, на верхних ящиках комодов, вверху дверец шкафов… Кастелянша снова заметила мои взгляды и пояснила:

— Бывает, что у иных воспитанниц характер сложный. Вот они начинают козырять: «это мой шкафчик», да «это не твой»… А кто тихони — плачут да обижаются. Вот госпожа директриса и распорядилась пронумеровать, чтобы никаких препирательств не возникало.

— Действительно, не поспоришь.

Похоже, мой ответ Наталью Дмитриевну приободрил, и она подсказала: