— Ну, что, девки, — громогласно объявила Анечка, подходя к дверям, — простите меня, если кого обидела!

Екатерина слегка поджала губы, но наши одноклассницы, к моему удивлению, начали говорить в пространство:

— И меня!.. И меня… — и мне почему-то показалось, что так будет правильно, и я тоже сказала:

— И меня!

И вообще, может, Екатерина морщилась от того, что Аня воспитанниц девками назвала?

НИКОГДА?

Мы прошли до малого храма и сели на лавочке в коридоре. Как только дверь в храм приоткрылась, и оттуда вышла последняя шестнашка, внутрь сразу же вошла одна из наших. И так они через короткий промежуток времени сменялись, пока передо мной не осталась одна Маруся.

— Тебя подождать потом? — спросила она.

— Да что ты будешь в коридоре торчать? Я уж не потеряюсь.

— Ну, ладно.

Когда настала моя очередь, я вошла в малый храм. Батюшка, в отличие от прошлого раза, не сидел за столом, а стоял около тумбочки со скошенным верхом. Рукой он показал мне, что можно подойти. На тумбочке лежал большой крест и книжка, в которой я угадала Евангелие.

— В чём каешься, дочь моя?

Долгих несколько секунд я пыталась собрать в кучу мысли, а потом спросила:

— А что говорить?

Произошла некоторая заминка, после чего священник объяснил мне, что прежде всего мне следовало оценить свои поступки с точки зрения заповедей, основные из которых перечислены в книжке для детей. А всё прочее является лишь толкованием и разъяснением этих перечисленных. Батюшка снял с полочки копию той книжки, которую мне выдали для самостоятельных занятий — «Закон Божий» для первого отделения. Тут мне сразу стало стыдно. Если бы я успела прочитать хотя бы на пару глав больше… Да если бы я хотя бы внимательно просмотрела оглавление! Я тогда вполне самостоятельно разобралась бы и в заповедях, и в грехах, тем более что после «Заповедей» шла глава «Покаяние».

— Когда ты в последний раз исповедовалась, дочь моя?

Врать мне совсем не хотелось, и я сказала:

— Я совсем, совсем ничего не помню об исповедях, поэтому давайте возьмём за данность, что я никогда не исповедовалась.

Некоторое время мы таращились друг на друга. В конце концов батюшка, должно быть, пришёл к какому-то решению.

— Хорошо. Мы не будем откладывать в долгий ящик и разберём прямо сейчас, чтобы у тебя было представление, и к следующему разу ты могла бы подготовиться самостоятельно.

Я кивнула, и пошёл разбор. Ну, в принципе, обычные правила морали и общежительства. Единственное, что мне было непонятно:

— А что такое прелюбодеяние?

На что священник сказал, что это меня пока что не касается, и этот пункт следует пропускать. Ну… ладно.

Время от времени в дверь кто-то заглядывал, батюшка делал строгое лицо и показывал рукой какие-то знаки. Наконец он накрыл мою голову длинной плотной лентой. Нет, не лентой… забыла название. В общем, накрыл и объявил, что прощается и отпускается… как-то так.

Я открыла дверь, чуть не треснув в лоб вторую ночную воспитательницу, белобрысую Клавдию.

— Ой, извините! Добрый вечер.

— Быстро спать! — строго сказала Клава.

— А что, пора уже? — удивилась я.

Да, сегодня мне досталось удивляться много раз. Такой, видно, день.

ПОЧТИ ЧТО РОДСТВЕННИКИ…

Воскресную службу шестнадцатого сентября я почти не запомнила. Слова я всё равно мало понимаю, там по-старинному всё, но было красиво, и я с восторгом погрузилась в золотой энергетический поток.

Завтрак графский повар нам приготовил по праздничному разряду, как обычно выходил желать приятного аппетита и был встречен аплодисментами, краснел и раскланивался.

Далее всё время между завтраком и обедом в воскресенье было отведено под посещения. С некоторой точки зрения, это было даже неплохо. Я решила, что пока основная масса моих одногруппниц будет общаться с роднёй, я спокойно, вдумчиво посижу над магическими записями, не наводя усиленных мороков. Пять часов моих!

Однако, прежде всего, далеко не ко всем сразу к восьми часам пришли родственники. И хуже того, что в отличие от часов свободного времени, никто не имел права выйти в соседнее отделение или в библиотеку. Всем предписывалось находиться там, где горничные со стопроцентной вероятностью могли бы быстро их найти: либо в помещениях своего отделения, либо в одной из двух обширных гостиных на первом этаже — именно там под присмотром прогуливающихся классных дам, происходили встречи с посетителями. Цветочная гостиная предназначалась для старших отделений, плюшевая — для младших.