Переговорщик смутился. Он плохо знал язык жестов, но его знаний вполне хватало для того, чтобы понять, что его подчинённый допустил ошибку. На всё том же языке жестов, карапуз спросил: «Что за ёж?» (что несёшь?), но гигант не понял начальника и был вынужден ответить: «Там нет ужа. Вы ушиблись».

С трудом расшифровав послание, малыш разозлился и сжал кулаки. Старик, молча наблюдавший за этой сценой с высоты кареты Лоренца, подумал, что яростное движение адресовано именно ему, и приготовился к участи мученика, убитого за, кто б подумал — деньги! Переговорщик же и не думал его бить: успокоившись, он обратился к ставшему посреди комнаты громиле:

— Иди сюда!

— Какой смысл в языке жестов, если вы сейчас говорите со мной как ни в чём не бывало?

— Так это ты заговорил первым! Откуда я знаю, что взбрело в твою наполненную опилками голову! И вообще, это я должен спросить: какой смысл в языке жестов, если мы ворвались в мастерскую, а не проникли в неё, как и подобает порядочным жестовым болтунам?

— Язык жестов? — старик перестал корчиться и с подозрением вгляделся в спорящих в полутьме преступников. — О чём это вы беседовали, негодяи!

Карапуз горько вздохнул, будто вопрос незнакомца доставлял ему неземные муки, и молвил:

— Мы хотели посмотреть, на месте ли знаменитая карета Петра Первого. Просто мы её у вас покупаем.

Виртуоз каретного искусства схватился за сердце. В тот миг никто не мог с точностью гарантировать, что мастер играл на публику: возможно, ему и вправду стало хуже некуда.

Малютка попытался успокоить мастера добрыми словами:

— Да, знаю. Вы порядком устали держать этот устаревший хлам в одном из ваших лучших мест для хранения транспорта. Думаю, сейчас самое время расстаться с этим грузом и больше никогда о нём не вспоминать. Я ведь прав?

Мастер попытался открыть рот и вымолвить хоть слово протеста, но с его уст сорвался лишь стон смертельно больного человека. Похоже, с минуту на минуту у старика должен был случиться инфаркт.

Карапуз не стал заострять внимание на состоянии хозяина и продолжил болтать:

— Как хорошо, что мы друг друга поняли! Богдан, Микола, выгоняйте карету!.. Вы ведь не против, мастер, если мы возьмём у вас белых лошадок из конюшни? Не то чтобы мы залезали в неё и искали лучших животных, но всё же...

На лбу великого Распопова выступил пот. У старика началась горячка. В то же время переговорщик принялся скрупулёзно отсчитывать причитающиеся мастеру деньги.

— Что ж, думаю, ста рублей хватит?

Первое время на лице старика не отображалась ни одна из возможных, обычно следующих за таким поворотом дел эмоций, но затем его непонятная реакция сменилась жутким, утробным криком:

— Двадцать семь тысяч рублей! Карета Петра первого стоит двадцать семь тысяч рублей!

Обезумивший старец бросился на дьяволёнка, схватился за его трухлявую одежду и принялся валять его самого по земле, с ожесточением приговаривая: «Проклятый бес! Чёрт! Убью, скотина!». Злобное белокурое создание с трудом отбивалось от древних пыльных нападок и получало по первое число.

Возможно, Михаил Распопов действительно бы исполнил обещанное и убил бы похитителя кареты, если бы не Микола: тот подошёл к дерущимся, разнял их, как любящая мать — парочку своенравных детей, и запрятал старика в тот же экипаж, где томился его обезвреженный ученик.

Старец зарыдал. Слёзы текли по его морщинистым щекам и обильно увлажняли всклоченную бороду. Трагедия, постигшая виртуоза каретного мастерства в нежданный час, была несоизмерима ни с одним событием, происходившим в его жизни до этого. Пожалуй, угон экипажа Петра первого можно было назвать ремесленным изнасилованием.

Всё то время, пока мужчина пускал слюни и проклинал судьбу, троица пыталась выгнать легендарную карету из мастерской. На неизвестно какой по счёту раз у них это действительно получилось, и они покатили по сладко спавшей каретной улице, выкрикивая всякую озорную брань. Мастерская опустела.

Убитый горем Распопов планировал отправиться в полицию рано утром, как только бы его выпустил из экипажа его ученик, Густав — молодой немец, по обычаю приходящий в мастерскую в пять утра. Творец уже приготовился отходить ко сну, чтобы хоть немного восстановить силы и перейти из состояния гнилого мяса в состояние вяленого, как его неожиданно выпустили из кареты, и не абы кто, а его лучший друг — Антон Пряжин, лучший портной в Москве. На вошедшем не было лица: ещё чуть-чуть, и он бы свалился замертво.

— Ах, Миша, если бы ты знал, что со мной только что приключилось! Если бы ты знал, — непробиваемый Пряжин начал горько плакать.

Распопов покачал головой.

— Если бы ты знал, что произошло со мной, то ты бы не плакал: твои проблемы показались бы тебе мизерными, как клопы!

— Что ты несёшь! У меня украли одежду брата императора и...

В помещение вихрем ворвался Григорий Лютиков, известнейший московский ювелир и по совместительству друг обоих мастеров в своей отрасли.