Я бросил конверт обратно: на дно дипломата. Опустил крышку. Щёлкнул замками.

— Не из кого там выбирать. Все они — не мой вариант.

Говорил тихо, словно сам себе.

Но Волкова меня услышала.

— Это ещё почему? — спросила она.

— Да потому что после того сна о будущем, — сказал я, — у меня появилась проблема.

Постучал себя пальцем по виску.

Уточнил:

— Проблема вот здесь, в голове.

— Какая?

— Я себя теперь считаю не шестнадцатилетним пацаном; и даже не Котёнком. Сам для себя я — взрослый шестидесятилетний мужчина. Улавливаешь, Волкова, о чём я говорю? Я прекрасно помню не только своих детей, но и внуков. Моя внучка была чуть младше моих нынешних одноклассников. Это всё равно что…

Пощёлкал пальцем.

— Представь, что тебе признались в любви пятеро мальчишек из старшей группы детского сада, — сказал я. — Причём выглядят они, как взрослые… ну, почти. И с кем из них, Волкова, ты решишь замутить роман? С кем из них ты будешь играть по вечерам в машинки, смотреть мультфильмы и рассматривать яркие картинки в детских книжках?

Откинулся на спинку стула.

Алина покачала головой и ткнула пальцем в мой дипломат.

— Сомневаюсь, что кто-то из этих девчонок будет с тобой катать машинки… по вечерам, — сказала она.

Я пожал плечами. Вздохнул.

Посмотрел на Волкову.

— Возможно, что и не будут, — сказал я. — Возможно, они будут вести себя, как взрослые — в их понимании. Вот только разница в возрасте между мной и этими девочками даже больше, чем у тебя и детсадовцев. Я тоже могу катать машинки и читать детские книжки. Но не уверен, что хочу это делать.

Мы с Алиной смотрели друг другу в глаза.

Молчали.

Мне почудилось, что глаза Алины влажно блеснули.

— И что теперь делать… им? — спросила Волкова.

Я развёл руками.

— Ты пойми, Алина. Проблема не в этих девочках. С ними-то как раз всё в порядке.

Волкова моргнула.

Я снова прикоснулся к своему виску.

— Беда творится с моей головой. Вот здесь. Проблема в этом.

Поправил очки.

— Мне в реальности всего шестнадцать лет, — сказал я. — Но тот сон не прошёл бесследно. Я теперь не только помню наизусть школьные учебники. Но и считаю себя шестидесятилетним старпёром.

Алина опустила глаза.

Я не отвёл взгляда от лица своей соседки по парте.

— Это психическое расстройство, не иначе, — заявил я. — С такой проблемой к психиатру нужно идти. Чтобы доктор укротил моё разыгравшееся воображение и вернул меня к реальности.

Добавил:

— Но я к нему не пойду. Как и в милицию. Не хочу прослыть сумасшедшим. Решу свои проблемы сам: так или иначе, но разберусь с ними. А этим девочкам…

Постучал по дипломату.

—…Им просто не повезло с кумиром. Понимаешь, о чём я говорю, Волкова?

Алина кивнула.

— Котёнок, которого они придумали, существует только на сцене Дворца культуры и в их воображении. А я — совсем другой человек. Не забывай об этом, Волкова.

Выбрался из-за парты.

— Я не тот, кому все эти школьницы писали свои записки. И даже не тот, кем выгляжу и кем был раньше. Вот такие вот дела, Волкова.

* * *

С посланиями поклонниц я разобрался дома, пока подогревал на плите суп. К восьмому уроку количество «записочек» увеличилось до семи штук. «Это не мешки писем, которые приносил Алине Солнечной почтальон», — подумал я, окинув взглядом разложенные на столе бумажки. Отметил и то, что с любовными «записками» в прошлой жизни не сталкивался — лишь с теми, в которых просили «списать домашку». Получал я в своей прошлой жизни и оформленные в виде множества букв признания в любви. Но поначалу те имели вид стандартных писем (с почтовыми марками на конвертах). Потом превратились в текстовые сообщения на экране телефона. А позже — стали записями в социальных сетях. И всё это было уже после окончания школы. Моё прошлое обучение в десятом классе прошло под лозунгом «В СССР секса нет!» — так было даже в Первомайске (я и поцеловался с девчонкой впервые только на первом курсе института).