— Конечно, играет! — сказала она. — А ещё Алиночка замечательно поёт! И хорошо танцует.

Покачала головой.

— Её родители были артистами, — сказала Кукушкина. — Ванечка, ты забыл?

Она вздохнула.

— Я, когда окончу школу, тоже стану артисткой, — заявила Лена. — Буду петь и танцевать на сцене. Как ты.

* * *

Дома я уже по привычке настраивался на работу: приступил к этому действу едва ли не сразу же, как только переступил порог квартиры. Не включал ни радио, ни телевизор. Не заглядывал в газеты. И даже не смотрел в окно. Гнал из головы посторонние мысли — пока переодевался в домашнюю одежду и пока разогревал обед. Вслух повторил: «Книга сама себя не напишет». Говорил себе, что я «профессионал», что работаю «всегда и несмотря ни на что». Выудил из памяти содержимое абзацев, которыми вчера завершил работу над рукописью. Внёс в них (мысленно) правки, прикинул дальнейшее развитие сюжета. Наметил места, где добавлю в текст короткие отступления в виде вычитанных когда-то в интернете перечислений реальных исторических фактов. Уже не сомневался, кода шагал к письменному столу, что работа над книгой пойдёт в стандартном ключе.

Уселся на стул, открыл тетрадь на том самом месте, где вчера поставил «жирную точку». Внёс в текст запланированные во время обеда исправления (они сохранились в моей памяти, будто на жёстком диске компьютера). Прикрыл глаза, воскрешая образы вымышленных персонажей. Но перед мысленным взором снова предстало лицо Лены Кукушкиной: с раной на губе и синевой под правым глазом. Я тихо выругался, потряс головой. Поправил съехавшие к кончику носа очки. Пробежался взглядом по строкам, на которых вчера оборвал повествование. Постучал шариковой ручкой по странице. «Скука — лучший друг писателя», — всплыла у меня в уме цитата из прочитанной в интернете статьи по «писательскому мастерству». «А я прям веселюсь сейчас!» — мысленно ответил её автору. Швырнул ручку на стол, взглянул на часы. «Полчаса, чтобы привести мысли в порядок», — разрешил я себе.

Встал со стула и побрёл к кровати. По пути прихватил гитару. Улёгся, уставился в потолок.

Пальцы перебирали струны — в голове вертелись строки из стихотворения Алины Солнечной.

— Ты возьми моё сердце на память, — пропел я. — Пусть согреет оно твои руки…

* * *

Утром в пятницу двадцать пятого сентября я снова встретил на лестничной площадке Кукушкину. Девочка не читала книгу — задумчиво посматривала в окно на затянутое серыми облаками небо, держала в руках пухлый портфель. Сегодня она не пряталась. Но и не улыбнулась при виде меня, как обычно. Мы обменялись приветствиями. Семиклассница не отказалась пройтись со мной под руку до школы. Вот только по пути она не развлекала меня разговорами (говорила мало и словно неохотно). И не «задирала» подбородок: Лена, как и вчера, почти не поднимала голову, прятала лицо от взглядов шагавших параллельно с нами школьников. Её правый глаз по-прежнему смотрел через узкую щель. На губе часто блестела кровь — девочка то и дело убирала эти рубиновые капли кончиком языка. Поблекли только следы зелёнки на царапине. А вот кровоподтёк под глазом Кукушкиной будто бы стал ярче.

Расстались мы с Леной около гардероба.

Старшеклассники снова приветствовали в моём лице Котёнка. Вот только сегодня меня их бодрые приветствия не радовали — раздражали.

Перед уроком никто из одноклассников ко мне не подошёл для разговора о нападении на Кукушкину. Никто — кроме Лёни Свечина (который вновь потребовал, чтобы я обратился за помощью к директору школы) и Волковой (Алина поинтересовалась Лениным самочувствием). Парни пожимали мне руки, улыбались. Девчонки спрашивали о завтрашнем концерте, кокетничали. Урок математики я провёл в ожидании записок «с информацией». Но получил лишь «записульку» от Лидочки Сергеевой — та напомнила, что завтра после танцев она «совершенно свободна». Математичка решила, что я заскучал — вызвала меня к доске. Почти не задумываясь, разобрался у доски со степенями корней. Вернулся за парту незадолго до звонка. Уже потеряв надежду на помощь одноклассников в поисках обидчиков Лены Кукушкиной. На перемене не пошёл вслед за своим классом к кабинету физики — направился в гардероб.

У выхода из школы я всё же притормозил. Пропустил торопившихся на уроки пионеров. Бросил взгляд на улицу сквозь мутные стёкла дверей, покачал головой.

Направился к кабинету директора.

— Войдите! — отозвался на мой решительный стук Полковник.

Я распахнул дверь, взглядом отыскал Михаила Андреевича. Снежин сидел за столом, перебирал уложенные в картонную папку бумаги. Он поднял на меня глаза.

— Крылов…

Директор школы взглянул на часы.

—…Урок скоро, — произнёс он. — Не опоздаешь?

Я замер на пороге кабинета, поздоровался.