О том, что пел «Котёнка» на бис четыре раза, я не упомянул — лишь сказал, что некоторые песни меня просили исполнить повторно. В шутку пожаловался, что не получил от поклонников своего таланта ни единого «цветочка». Лена меня тут же заверила, что «обязательно» подарила бы мне «самый лучший» букет, если бы родители пустили её на танцы. Кукушкина посочувствовала мне, когда услышала о моих «дрожавших от усталости» (после концерта) ногах. Вновь и вновь с неподдельной искренностью жалела, что не слышала моё вчерашнее пение. Предсказала: теперь «девчонки в школе» будут обо мне «сплетничать». «Записочки тебе станут писать», — предположила Лена и нахмурилась. Я ответил, что «записочки» — это уже «слишком». Алина Волкова хмыкнула, но промолчала. О встрече с учащимися ПТУ я не сказал. Пока ещё не понял, как её трактовать: как стычку с хулиганами или как встречу с поклонниками.

О поэтессе Алине Солнечной ни Лена, ни Волкова вслух не говорили — молчал и я: опасался сболтнуть лишнее при Кукушкиной. Не упоминали мы с Алиной и о моём «сне». Потому что я не собирался рассказывать о нём семикласснице — хозяйка квартиры поняла это: улыбнулась мне и пожала плечами, когда Кукушкина повернулась к смело выбравшемуся из-под кресла котёнку. Пообещал девчонкам, что спою для них «пару-тройку» песен из репертуара ВИА Рокотова. Но отказался повторить весь концерт: объяснил это тем, «перегрузил» вчера голосовые связки (не признался, что у меня устала рука после сегодняшней писанины). Однако сперва потребовал у Алины «обещанные» чай и печенье. Хозяйка квартиры взглянула на Кукушкину — Лена кивнула и помчалась на кухню греть воду для чая, не спрашивая у Волковой «что, да как», словно уже освоилась в этой квартире.

Алина вернула на журнальный столик пепельницу, указала на меня пальцем и едва слышно сказала:

— Завтра. После школы.

Я кивнул.

Чай мне пришлось пить (и грызть печенье «Юбилейное»), сидя на диване — кресло и табуретку заняли девчонки. Едва только моя чашка опустела, Кукушкина принесла мне гитару. Я выполнил обещание: спел три песни. Начал со злополучной «Олимпиады-80» — удостоверился, что уже привык к нестандартному темпу её исполнения. Раньше я не пел её под гитару. Потому музыкальное сопровождение песни вышло скромным и непохожим на оригинальное. Две другие композиции выбрал по принципу «что умею» — отыграл те мелодии, к которым быстро подобрал аккорды. Не поразил слушательниц виртуозной игрой на гитаре. Но компенсировал «корявую» музыку своим старательным пением. «Котёнка» снова обошёл стороной: Кукушкина и без того пожирала меня восторженным взглядом — решил не провоцировать влюбчивую соседку-пионерку на активные действия.

Запас прочности моих голосовых связок оказался не вечным. Уже на третьей песне я захрипел. Алина Волкова тут же отобрала у меня музыкальный инструмент и сказала семикласснице, что «с него хватит» — я понадеялся, что пожалела она меня, а не гитару. Кукушкина не спорила со старшей подругой, засыпала меня словами сочувствия. Тут же вручила мне ещё одну чашку чая (теперь: невыносимо сладкого) — чтобы «лечил горло». И тут же включила режим «словесного недержания»: завалила меня и Волкову разного рода сведениями. Мы с Алиной всё больше помалкивали, обменивались взглядами. А Кукушкина сыпала на нас информацией. Я искренне удивился её способности «садиться на уши». Лена каждое утро перед школой устраивала моим барабанным перепонкам шумовой штурм. Но ни тогда, ни сейчас не повторяла уже озвученные ею раньше рассказы.

От Волковой мы ушли на закате. Лена долго прощалась с Барсиком, будто покидала его навсегда. Я поджидал семиклассницу около двери, Алина пионерку тоже не торопила. Спускались мы с Кукушкиной по ступеням в тишине: Лена над чем-то размышляла, покусывала губы. Едва мы вышли из подъезда — зажглись фонари, словно они дожидались нашего появления. На улице ещё не стемнело, но подкрашенное красным заревом небо буквально на глазах становилось всё менее ярким. Не слышал я и пения птиц. Но по двору бродила шумная ребятня, оглашая окрестности звонкими голосами. Усилился ветер: он завывал под крышами, шуршал кронами деревьев, срывал берёзовые листья и превращал их в крохотные идущие на посадку самолёты. Лена взяла меня под руку, по-прежнему молчала: будто напрашивалась на вопрос «что случилось?». Я вздохнул и озвучил его, когда мы прошли уже большую часть пути до своего дома.

Лена повернула ко мне лицо — в её глазах отразились яркие пятна фонарей.

— Я знаю, почему Алина в восемнадцать лет всё ещё учится в школе, а не в институте, — заявила Кукушкина.

Она отбросила с плеч косички. Не дождалась моего вопроса «почему?».

Продолжила:

— Это всё из-за Золотого Льва! Из-за той награды, что ей дали иностранцы. Я его видела сегодня — он здоровский! Только он не золотой, а керамический. Я подержала его в руках: Алина разрешила. Он не тяжёлый. Но красивущий!

Семиклассница мечтательно закатила глаза.

— Алина говорила, что её дважды зачисляли в первый класс, — сказала Лена. — В первый раз она не смогла учиться из-за той награды. Сперва они с мамой отправились в Венецию. А после фестиваля Алина поехала выступать по разным городам — за границей.