Алина не заставила себя долго ждать. Она появилась из подъезда точно в оговоренное время: минута в минуту. Я взглянул на её лицо и тут же улыбнулся. Моя «невеста» выглядела бледной, не выспавшейся. Она походила на измученных ежедневными репетициями музыкантов из ВИА Рокотова. Вот только в её водянисто-голубых глазах я не заметил решительного блеска. Волкова сощурилась от яркого света, закусила губу. Порыв ветра стряхнул снег с козырька над подъездом, посыпал снежинками Алинин воротник и шапку — те засверкали, будто украшенные блёстками. «Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя», — промелькнул в голове лозунг гладиаторов Древнего Рима. Я тут же мысленно повторил его на латыни. Подошёл к Алине, забрал у неё сумку (на удивление небольшую и нетяжёлую). Отметил, что на гладиатора Алина сейчас не походила — она скорее выглядела несчастной Золушкой.

— Расслабься, Волкова, — сказал я. — Мы не в космос летим, а едем в увеселительное путешествие. Никто тебя в этой Москве не съест. Или ты переживаешь, что не посетишь Мавзолей? Ну, ладно. Мы можем обстряпать наше дельце и в другой день.

Алина лишь вздохнула в ответ.

— Скоро сядем в поезд, — сказал я. — Развернём свёртки с курицей, почистим варёные яйца. Купим чай в гранёных стаканах. Лёня Свечин споёт нам «За туманом». И настроение сразу же улучшится. Вот увидишь!

В поезде я в очередной раз уверился в том, что очутился в прошлом. И вспомнил подзабытое выражение «провонялся поездом»: в вагоне вдохнул памятные с детства ароматы, от которых веяло каникулами и приключениями. Ещё на вокзале я насчитал в нашем туристическом отряде восемнадцать человек — это вместе со Снежкой и двумя сопровождавшими нас родительницами. Прошёл в предпоследнее купе, бросил под полку свою и Алинину сумки. Прикинул: наш класс занял ровно треть вагона. Парни устроили перекличку, девчонки то и дело громко смеялись. Снежка вместе с родительницами заняли места между нашим классом и остальными пассажирами. Я пропустил Алину к окну. Снял шапку, расстегнул куртку. Но на этом процесс раздевания завершил. Потому что в вагоне сейчас было не намного теплее, чем на улице. Проводница пообещала «подбросить уголька» и «затопить печь», когда «тронемся».

Усевшиеся напротив нас Лидочка Сергеева и её подружка заявили, что «чур» они лягут на нижних полках. Мы с Волковой лишь пожали плечами в ответ. Мимо нас прошла Снежка — указала на наши лица пальцем: пересчитала. Я пробежался взглядом по надписям на столешнице, оставленным ехавшими здесь до нас пассажирами. Отметил, что все они относительно «свежие». Да и сам вагон не выглядел старым: советские граждане в нашем купе ещё ничего не сломали и не отодрали от стен на память. Я раздвинул на окне относительно чистые шторы, посмотрел на заснеженные деревья. Повернул голову — взглянул на Васю Громова, который вместе с приятелем застолбил боковые места. Громов ещё на вокзале объявил: ляжет на «боковушке», чтобы его «не били» ночью по ногам. Я пока с трудом представлял, как почти двухметровый парень поместится в боковой нише. Решил: скоро это увижу.

В соседнем купе ожила гитара. Голос Лёни Свечина пропел: «Понимаешь, это странно, очень странно…» Сидевшие напротив меня девчонки издали тихое «ооо», закатили глаза. Я заметил улыбку на лице Волковой. Услышал, как Громов и его сосед отпустили в адрес Свечина колкие фразы. «…Люди едут за деньгами…» — пел Лёня. Я подумал: «Кто-то за деньгами, а кто-то в Мавзолей». Сергеева смотрела на меня в упор, улыбалась. Будто ожидала, когда я начну разговор. Я рассматривал её лицо, шею. Ещё в автобусе, по пути на вокзал я вспомнил вопрос Волковой о том, поженятся ли главные герои моей книги. И вдруг задумался: оставлю в романе изначально задуманный и привычный по моим прошлым работам «хэппи-энд» или погонюсь за «серьёзностью» произведения, добавлю в сюжет, в отношения персонажей и в финал дополнительную трагедию. Лидочка усмехнулась.

— Скажи уже что-нибудь, Котёнок, не молчи, — произнесла она.

Толкнула локтем хихикнувшую подружку.

— Слава КПСС! — заявил я.

— Что? — переспросила Лидочка.

Она изогнула брови домиком.

Вагон вздрогнул — деревья за окном будто поплыли по течению.

— Поехали, — сказал я. — Скоро будем в Мавзолее.

* * *

Куртку я снял примерно через полчаса с начала поездки, когда вагон уже пропитался запашком гари. Жарко не стало, но уши и нос согрелись. Наблюдал за тем, как девчонки разворачивали на столе газетные свёртки с продуктами. Шуршание газет на время влилось в какофонию звуков, состоявшую из человеческих голосов, дребезжания и скрипа деталей вагона, перестука колёс. К аромату гари добавились благоухания жареной курицы, варёных яиц, чеснока и грязных носков. А со стороны тамбура повеяло пока ещё едва уловимым запахом табачного дыма. Я наблюдал, как мои одноклассники задорно и с аппетитом набросились на еду, словно меньше чем за час поездки проголодались. Услышал, как проводница громогласно объявила, что «открыла туалет».

— Котёнок, а ты почему не ешь? — спросила Лидочка.