Леонтий остался таким же худым и желчным типом, как и раньше, только лысина его становилась с каждым годом все обширнее. И женили его тут по приказу князя, почти насильно. Леонтий сопротивлялся поначалу, но в семейную жизнь вскоре втянулся, по достоинству оценив незнакомый раньше уют.

— Я ругаюсь с тобой уже двадцать лет, — продолжил ректор, — и все эти двадцать лет ты невежда! Но сегодня ты переплюнул сам себя!

Ницетий, который за последние годы поправился еще больше, превратившись в колобок, отвечал так, что брызги летели во все стороны. Не менее почтенный проректор за словом в карман не лез.

— Я невежда? — ревел он густым басом, который непонятно как теснился в его груди. Его голос легко перекрывал высокий баритон начальства, и это добавляло ему очков в разгоревшейся научной дискуссии. — Ты твердолобый осел, Леонтий, и всегда им был! Ты не видишь дальше своего носа! Что ты тычешь мне свои свитки? Аристотель? Да тьфу на него!

— Аристотель!… Да я тебе!… За ниспровергание основ! — ректор побагровел, напоминая цветом лица свежую говяжью вырезку. Его рука рефлекторно попыталась найти резной посох, символ его статуса и одновременно последний аргумент в научном споре.

— Что писал твой ненаглядный Аристотель? — ревел Ницетий. — Что тело для движения нуждается в постоянном усилии? А что сказал его светлость? Что инерция движет телом, даже когда действие усилия уже закончено! Инерция, упрямый ты мул! Она существует, а твой Аристотель не написал про нее ни слова! Любой селянин, стреляя в оленя из лука, это знает, а Аристотель не знает! И мы с тобой, два напыщенных дурака, тоже про нее ничего не знали! Или ты будешь отрицать очевидное?

— Хм, — смутился Леонтий. Отрицать очевидное он не стал. Ему было очень стыдно в тот день, когда они хотели посрамить его светлость, цитируя классиков. Они частенько спорили с ним. Князь просто размазал их, доказав свои тезисы самыми простыми примерами. Вроде того лука и оленя. Леонтий в тот день даже напился с горя.

— А то, что тяжелое тело падает быстрее легкого? Аристотель это написал? Написал! А ведь это полная чушь! Мы же вместе бросали шары с башни! Ты же сам все видел! А его светлость написал нам с тобой константу ускорения свободного падения.

— Да, это совершенно удивительно, — нехотя признал Леонтий и потер вспотевшую лысину. — Его светлость весьма странный герцог. Но это же основы основ…

— Плевать! — отрезал Ницетий. — Мы сами создадим новые основы. И останемся в веках! Как Аристотель, которого ты мне тычешь!

— Мне не очень нравится, что наш Университет напоминает мастерскую ремесленника, — с грустью признался Леонтий. — Риторика, философия, астрология, алхимия… Эти благородные искусства не находят здесь себе места. Я мечтал о чем-то возвышенном…

— Возвышенном? — язвительно парировал Ницетий. — Нас кормят, и мы должны приносить пользу, мой друг. Его светлость сказал, что Университет должен давать стране деньги, а не отнимать их. Так что кафедры риторики и философии будут только после медицины, химии и математики. А пока только усеченный курс для особо талантливых отроков.

— Но ведь астрология, — пискнул Леонтий, — благороднейшая из наук! — Он уже проиграл, и почти признал это.

— Астрология? — захохотал Ницетий. — Да что в этой глупости благородного? Вспомни, как его светлость предложил астрологу пятьсот солидов в месяц, если его предсказания на год сбудутся?

— Помню, — засопел Леонтий. — Жалко парня, он тогда чуть с голоду не помер. И ведь уехать не позволили, так и ждал целый год. Посмешищем стал на весь мир. А ведь сам император Ираклий весьма сведущ в этой науке, и сверяет все свои решения со звездами.

— А алхимия? — нажал Ницетий.

— Молчи! — отмахнулся ректор. — Я до сих пор в себя не могу прийти. Зато наш Геннадий, я слышал, немалый грант получил.

— Да, он теперь на армию работает, — завистливо протянул Ницетий. — Кафедру специально под него сделали. Мантия профессорская, как у нас с тобой. А он всего-то земляное масло перегнал в своем кубе.

— Ну, и перегнал бы сам, — резонно возразил Леонтий. — Он же горел два раза, пока результата добился. Забыл?

— Да помню я, — махнул рукой проректор, и честно признался. — Завидно просто. Князь его засыпал благодеяниями. А лаборатория какая? Во всем мире такой ни у одного алхимика нет. Правда, она у него в Черном Городе! Я бы туда ни за какие деньги не сунулся. Как мимо иду, аж душа в пятки уходит, — Ницетий мелко перекрестился.

— Этим маслом будут врагов его светлости жечь, — вздохнул Леонтий. — А вот как можно риторику с философией для военных нужд приспособить, я просто ума не приложу. А денег-то как хочется, Ницетий! Жена всю плешь проела, скоро детей женить, говорит. Странно, они у меня маленькие совсем… В общем, ей виднее… Разве что незыблемость власти его светлости как-то обосновать? Ведь вся эта ерунда с утверждением правителя дружиной, или цирковыми партиями на Ипподроме, это ведь необыкновенная глупость. Власть — она от Бога. Это и в Писании сказано. Что думаешь?