«Вот ведь заразы, — подумал майор Киселёв о своих юморных коллегах, когда за младшим сержантом закрылась дверь, — ещё не было ни одного новичка, который не спросил бы про саблю. Как же давно это было? Неужели после той странной истории прошло целых десть лет, пролетело как один день? Невероятно, но факт».

* * *

«Эх, не везёт, — подумал Глеб Самоваров, присев на лавочку в тени аллеи напротив Чистого пруда. — Где это пастельное бельё гражданки Воронцовой теперь искать? Ясное дело, что простыни давно уже проданы, а деньги ещё раньше пропиты. Или вообще простыни сразу же были обменяны на бутылку. Засаду бы устроить для воришек, вывесить новое постиранное бельё во дворе, а потом скрутить их с поличным. Только товарищ майор такую самодеятельность не одобрит. Одним словом — невезуха! Служил на границе, думал — там буду диверсантов и контрабандистов ловить, а на самом деле кроме лосей и медведей никто через нейтралку так ни разу и не пробежал. Как вообще можно прославиться в таких невыносимых для подвига условиях?».

Одетый в штатское Глеб положил отцовскую шляпу на скамейку, а сам принялся ковырять мороженое в бумажном стаканчике специальной деревянной палочкой. День неуклонно клонился к полудню, июньское солнце нещадно припекало, и для полноценной работы мозговых извилин юного московского сыщика срочно требовалась глюкоза, поэтому порция советского мороженого пришлась как нельзя кстати.

Самоваров быстро и самоотверженно расправился со сладко-холодным мгновенно тающим во рту десертом, ещё раз тяжело вздохнул, глянул на часы, стрелки которых показали ровно двенадцать, и внезапно что-то сильно кольнуло младшего сержанта в бок. В глазах Глеба на какую-то секунду даже потемнело. И вдруг неизвестно откуда взявшийся толстый рыжий кот схватил зубами отцовскую шляпу и потащил её куда-то вдоль аллеи.

— Стой, стрелять буду, — прохрипел осипшим голосом Глеб Самоваров и бросился за уличным пройдохой, который даже не подумал сбавить свою кошачью скорость. — Я тебе человеческим языком повторяю — стой, несносное животное. Догоню, хуже будет. — Продолжал сипеть юный сыщик, перейдя на вполне спортивный бег.

И сыщик так увлёкся погоней, что даже не успел удивиться тому факту, что недавно многолюдная аллея как-то резко опустела. А кот словно издеваясь, ускорился, затем остановился около толстого развесистого дуба, оглянулся на Глеба и прыгнул прямо в дупло, утащив шляпу за собой.

«Откуда здесь посреди Москвы на Чистых прудах дубы с дуплами? — подумал Самоваров, подбегая к дереву. — То есть дуб с дуплом?».

— Эй, там, мяу-мяу, кис-кис-кис, шляпу верни, — сказал Самоваров, заглянув в пугающе чёрное и огромное дупло, куда свободно мог вместиться даже человек. — Зачем тебе шляпа, дурик? Давай я тебе молока куплю. Кис-кис-кис. — Ещё раз повторил Глеб и вместо того, чтобы вызвать подкрепление в виде наряда милиции, сам сунул руку в черноту.

— Ух ты! Вот это фокус! — Весело пискнула Василиса Гороховна, когда буквально из воздуха посреди базарной площади появился неизвестный юноша со взглядом горящим.

Точнее говоря, этот молодой человек брякнулся в пыль, пролетев целый метр. Народ, который был увлечён занимательной куплей-продажей, отреагировал на появление неизвестного вяло. Во-первых, ничего такого необычного во внешнем облике юноши не было. Конечно, заморский костюм резко контрастировал с привычной одеждой морковитов, однако в столице царства появлялись подчас такие послы в перьях, что пиджак и брюки незнакомца смотрелись вполне прилично. Во-вторых, сам момент появления сыщика из другого мира никто, кроме ведуньи Медузы, безобразницы Василисы и её телохранителя — здоровяка и молчуна Герасима, не заметил.

— Хлипковат наш сыщик, не представительный какой-то, — недовольно буркнула Медуза Горгоновна, когда незнакомец встал с земли и испуганно начал озираться по сторонам. — Одним словом — заяц. Ну и начудили мы с тобой девонька.

— Ерунда, — усмехнулась Василиса, — главное, чтобы он преступника откопал, а всю силовую работу за него выполнит Гераскя. Герасим скажи.

— Угу, — кивнул здоровяк с пудовыми кулаками, одетый в простую светло-серую холщовую рубаху, подпоясанную толстым расписным поясом, а так же в темно-синие просторные шаровары и черные низенькие кожаные сапожки.