Он был прекрасен, не подвластен времени. Кожа превосходный алебастр, длинные черные волосы зачёсаны назад, открывая широкий лоб с вдовьим пиком. Одетый во все черное: кафтан и сорочка с пышными манжетами, шейный платок, все вымокло в крови последнего убитого бедолаги. На поясе прекрасная шпага. А в глазах этой сволочи, раздувшейся от крови убиенного словно пережравший клещ проглядывали века убийств, а дарованная ими сила текла в его жилах.

Он был иной, абсолютно иной, я видел мертвых, да чего уж там, я сам их создавал. Но это, это было совершенно иное, чуждое, если там я чувствовал отголоски души. То тут, тут ее не было.

Только голод.

Он улыбнулся мне, захлопав в ладоши и над мертвой деревней пронесся черный страшный смех. Его глаза чернели на фоне багряной маски, в которую превратилось его лицо. Наши взгляды встретились, и я ощутил, как его разум давит на мой — нежно, словно первый поцелуй. Сердце у меня загрохотало, как молот о наковальню.

— А мы вас заждались. Могли бы и поспешить. Негоже заставлять ждать своих собратьев. Они так молили, так кричали.

— А какие песни ты нам споешь, еретик? — Громко спросила сестра Элиз, и все факелы разом разгорелись, словно в них бензина плеснули.

— Я? О нет, дорогая моя. Сегодня я буду слушать новые мольбы. Я вас забью, как скот! А те, кто после еще восстанет, обернутся шавками! Кормить вас станут лишь останками сгнивших трупов. Будете ниже червей, до конца вечности! Как вот они. — Он встал в пол оборота оглянувшись, и из тьмы позади него вышли дергаясь еще трое, трое одетых в черную, порванную и окровавленную робу. Какие носят только в ордене.

Мертвецы, но не такие как я поднимал. Голод — черта которой подвержены все мертвые. Но эти словно марионетки, притянутые за невидимые нити. У них не было рассудка, ум, воля умерли, как умирает плоть. Оставался лишь голод. Алчущий крови голод, да безумная ненависть горели в их взгляде, которыми он водили словно прожекторами выискивая во тьме пищу.

По наивности я думал, что видел все оттенки гнева. Однако злость на лице Нестора в этот момент затмила все. Его аж затрясло от гнева.

— Как ты ПОСМЕЛ⁈ — Закричал он. Осквернить братьев.

Пламя в ночи вспыхнуло вокруг экзекутора освятив окрестности и меня замутило. Тьма за плечами чудовища словно ожила. Она сгустились из воздуха позади него, словно чернее самой ночи. Холодная кожа и ледяные сердца. Лица белые, как кость, и прекрасные, словно окутанный ризой всех ночей сон без грез. Взгляды их были остры и беспощадны, накидкой их окружала аура страха, что окружающим нас туманом накатывала и растекалась по окрестностям.

Среди них были и стража, облаченные в цвета Аакарии, останки личной свиты убитых костеродных. Окровавленные и поднятые братья ордена, как простой люд: мужчин и женщин, детей и стариков.

Он стоял чуть впереди, словно купаясь в своем величии. Он словно вырос: он был всего лишь одинокой тенью на границе света — и вот он уже стоит в авангарде тьмы, что изготовилась этот свет проглотить.

Раздвигая мертвецов к нему вышла девчонка, на вид лет четырнадцати-пятнадцати. Такая же идеально красивая, одетая в кружевной корсаж и полуюбку и небольшие сапожки на каблуке. Кроваво-красные глаза были подведены, губы накрашены черной помадой, а лицо — обрамлено длинными вьющимися черными волосами. Кожа мертвенно-белого оттенка, а на подбородке еще виднелись следы недавнего убийства. Взяв за его руку она встала рядом, смотря на нас как голодный волк смотри на овечек.

— Ах да, где мои манеры, — сказал он, прикладывая правую руку к месту, где некогда у чудовища было сердце. — Имя мне Флавио крови М’кай. Подданый истинного владыки. А это моя дражайшая любимая сестра Марика

— И сегодня вы все умрете. — Тонким, чистым голоском пропело чудовище в облике девочки.

Должен признать, оказавшись окружении воплощений тьмы и голода, акров мертвой плоти и частокола острых словно бритвы зубов, оскаленных в ожидании начала смертного пира. Никто не дрогнул, не заорал от страха и не побежал, в тщетной попытке спасти свою жизнь. Кем бы не были слуги ордена, и кем бы их не считали.

Трусами они точно не были.

Мужчины и женщины, они встали в круг, плечом к плечу, сжимая бесполезное оружие и закрывая своими телами магов, прекрасно осознавая, что сегодня многие не увидят рассвет. Но запели молитву Отцу. Закричал лишь Нестор, пылая в праведном, неистовом гневе. И в ночи вспыхнула сила солнца.

А вампир моргнул, спуская с поводка свою свору.