Лежа на земле, у обгорелого алтаря я смотрел как скованные ужасом мартышки смотрят на удава, что уже обвивает их своими кольцами. Весь точно скованный незримыми цепями, но и взгляда отвести не смел. На это безупречное лицо в виде сердечка, вьющиеся локоны волос и черные, пухлые губы бантиком, перемазанный кровью подбородок и кроваво-красные, большие глаза замерев, и во рту меня совсем пересохло.

Она склонилась надо мной и провела когтями по груди, распоров рубашку и оцарапав до крови кожу. Поднимаясь все выше, к шее, полной горячей, молодой крови. Как будто змея коснулась зубами моей кожи. Тоскливая бесконечность бессчетных лет, этот прах забытых усыпальниц, бремя непостижимого естества проклятого богами, чуждого, голодного разума — все это навалилось на меня разом, придя из долгой, безрадостной ночи, раздавив волю.

Я гремя кандалами вяло попытался отстраниться от нее. Отпихнуть подальше этот голодный ужас. Но она легко отмахнулась от моих скованных рук, так, что ударившись о каменный угол алтаря меня прострелило болью. А под кожей левой руки словно осколки стекла заскреблись.

Ее руки были холодны словно могила, и тверды словно надгробие, а вот губы оказались мягкие как перина. Я чувствовал на своей шее ее губы, как и почувствовал холодную, острую боль, острые как кинжалы зубы прокололи кожу, добравшись до самого сладчайшего — крови.

Я лежал скованный, погребенный под кровожадным, нечестивым чудовищем, в разрушенной часовне полной сожженных тел. Внутри меня все будто налилось свинцом и в то же время стало легче перышка. Я полыхал, услышав первые нотки симфонии: темной, как ночь, и красной, как кровь. Будто я угодил в поток темнейших из рек, словно земля с небом поменялись местами, я взлетал и падал одновременно. Кувыркаясь, летел в пылающее черным огнем небо и проклинал его со всей любовью Этот нечестивый поцелуй полностью завладевал мной: это было блаженство и ужас одновременно, это жуткое и кровавое желание велело мне успокоиться, угомониться, закрыть глаза и, затаив дыхание принять все без остатка… Перед глазами вовсю распускались бутоны черных цветков, прекрасные и лишающие воли. А она все пила и пила без остатка.

–…А ну отвали от него, ты, дрянь нечестивая…

Бу-у-ух. Тяжелый, словно стопка кирпичей трактат Кхаштры обрушился на ее голову.

Моя подруга, моя извечная спутница, которая всегда была рядом, делила со мной все радости и невзгоды. Она попыталась помочь так, как могла, единственным способом, который был ей доступен. Кинув книгой в Марику. В надежде, что она так же вырубиться как и Алисия.

Естественно этого не произошло, но она отшатнулась выпучив глаза. Прервав поцелуй.

— Что⁈ Какого хрена? — Пуча кровавые глаза на ожившую тень произнесла окрашенными моей кровью губами Марика.

—…Я сказала, отвали от него, уродина мелкая…

Когда поцелуй прервался, я камнем рухнул с небес на землю. И черное сменилось белым, на скулах заиграли желваки, на висках набухли вены, внутри полыхнула незнакомая, прежде не изведанная ярость. Тело содрогнулось от злости, осознавая: подчиниться было не мое желание. Мне его навязали. Меня заполонял гнев, чужой гнев, гнев всех погибших в округе и погибающих сейчас. Время вернулось, и звуки бойни что гремело в нескольких шагах навалились водопадом. Крики умирающих братьев ордена, рев пламени, рычание голодных тварей, и хохот их кровавых командиров. Все это обрушилось на меня, заполоняя вместе гневным шепотом умерших, что пытались спастись в часовне. Весь страх и Боль. Все это усилилось. Словно тьма внутри меня укреплялась. Ускорялась. Кристаллизовалась.

Рядом лежал трактат Кхаштры, на серебряном черепе тускло отражались блики огня Нестора бушующие снаружи. И осознание обрушилось на меня, словно треснула плотина. Да я скован, но не безоружен, я, мать вашу, хозяин мертвых. А прямо на мне сидит мертвая тварь — раб своего проклятья. Все что нужно у меня есть, это не забрать и заблокировать. Никому. И никакие кандалы, что блокируют магию этому не помеха.

Все, чему я учился, все, что столько читал под саркастичный бубнеж Полночи. Контроль и защита, перехват чужих слуг и защита своих. И конечно, конечно кожеплетение, с помощью которого создавались абсолютно все слуги проклятого Скульптора, основа основ. Умение, без которого все остальное просто бесполезный набор знаний.

Заскрежетав зубами от злости я схватил здоровой рукой за ее прекрасное, мраморное лицо и, связал его нахрен в узел. Кожа, что была прочнее стали, стала податливей мягкого песка, кости, что не разрубишь самым лучшим мечом были мягче свежей глины. Со всем ожесточением я ее буквально смял в бесформенный, вопящий от боли комок.

— Спасибо Полночь, ты как обычно вовремя. А я как обычно туплю.

—…Я рада, что ты наконец начинаешь осознавать всю свою непроходимую дремучесть, но что ты сделал…? — Она стояла рядом, глазея на уродливую кучу в которую превратилась Марика, а та барахталась в золе и обожжённых обломка и тонким голосом вопила.