— Николай Антонович, нам такая необходимость не потребуется, — спокойно ответил ему Лаврентий Павлович, — для нас главное — это безопасность станции.

— Я имел в виду возможную необходимость уже во время эксплуатации на лодке.

— На лодке, надеюсь, такая необходимость тоже не возникнет, тем более что там безопасная работа реактора еще важнее, ведь в случае аварийной ситуации на внешнюю помощь там рассчитывать крайне проблематично. Но мы сейчас должны рассмотреть другой вопрос: товарища Сталина интересует возможное применение этого реактора в сугубо мирных целях.

— Я против, — подала голос Таня, — в мирных целях такой реактор окажется слишком дорогим. Ведь доводить степень обогащения до двадцати трех процентов на одну загрузку обойдется на порядок дороже, чем обогатить полную загрузку водо-водяного на пятьсот мегаватт электрических.

— Татьяна Васильевна, — поморщился Берия, — товарищ Сталин прекрасно знает все ваши аргументы, но речь идет о другом мирном применении, вами, кстати, и озвученном. В качестве судовых силовых установок на ледоколах, или в качестве энергетических установок на плавучих электростанциях для отдаленных районов Сибири и Дальнего Востока. Ведь разница в этом случае окупается хотя бы тем, что этот реактор перегружать потребуется раз в пять лет, а не каждые восемь месяцев.

— Извините…

— А мне остается лишь согласиться с предложением товарища Сталина, — поспешил ответить Доллежаль, — для таких целей этот реактор будет если не идеальным решением, но довольно выгодным. Вот только…

— Что? — вскинулся Берия.

— При всем уважении к сормовским товарищам я не уверен, что они будут в состоянии делать в год более двух корпусов. У них и сейчас это производство…

— Наколенное, — закончила фразу Таня. — Но это не страшно, строительство завода для серийного производства корпусов реакторов уже находится на заключительной стадии.

— И заключаться оно будет еще года полтора, а то и два, — с нескрываемым ехидством добавил Берия. — К тому же, насколько я помню, там мы собираемся строить корпуса гораздо более мощных реакторов.

— У нас есть предложение по расширению завода имени Орджоникидзе, — снова в обсуждение вопроса вступил Доллежаль. — У них рабочие весьма опытные, в целом с атомной тематикой знакомы, к их оборудованию на здешней станции у нас нет ни малейших претензий.

— И сколько времени потребуется на дооборудование завода? — поинтересовался Берия.

— Если только об изготовлении корпуса реактора идет речь, — снова влезла Таня, — то можно и за год справиться. В крайнем случае я попинаю кого надо… за год управимся.

— Меня всегда восхищал ваш безудержный оптимизм, — усмехнулся Берия. — Вы готовы взяться за руководство модернизацией завода Орджоникидзе?

— Вот еще, глупости какие. Я всего лишь врач… впрочем, давайте поруковожу. Но только в части раздачи пинков.

— Я бы попросил тогда ваши пинки раздать, — Николай Антонович на секунду задумался, — сотрудникам Дубненского отделения ВНИПИ. Она обещали еще в ноябре предоставить систему автоматики для управления реактором, но мы эту систему так и не увидели.

— Лаврентий Павлович, а ведь товарищ Доллежаль вас обидеть хочет.

— Это как?

— А кто мне весной не выделил два десятка математиков? У меня вся аппаратура управления готова, а вот программы… Ими занимались пять молодых женщин, всего пять! И вот трое из них сейчас в декрете. Что делать будем? Можно у Королева математиков отобрать, но тогда у нас с ракетами будет очень грустно.

— В феврале будет выпуск в Московском механическом, мы тебе из него… десять математиков дадим. Ну что смотришь хитрыми глазами? Нет у нас больше специалистов!

— Ну нету так нету. Кстати, в ММИ сейчас тоже вроде реактор строится, исследовательский. Надо там и кафедру управляющей автоматики организовать, пусть и студенты свой посильный вклад внесут.

— А я против, — улыбнулся Доллежаль, — я думаю, никакой кафедры там организовывать не нужно. А нужно организовывать целый факультет!

— Ну хорошо, перейдем к остальным вопросам…

Когда все мероприятия закончились, Берия с Таней отправился на аэродром: он уже привык «нарушать собственные распоряжения», а на претензию Сталина по этому поводу когда-то сказал «если она разобьется, ты все равно меня расстреляешь и будешь прав, так уж лучше я вместе с ней. Но она точно не разобьется» — и Иосиф Виссарионович его по этому поводу больше не пилил. А в самолете Лаврентий Павлович спросил:

— Фея, ты чего такая злая сегодня?

— Да ничего не злая… просто сердитая. На себя сердитая: не учла, что когда у человека новая нога отрастает, она жутко чешется. А человек теперь мучается…

— Ну почешется и переста… ты что, человеку отрастила новую ногу⁈

— Ну я же обещала… а удивляться тут нечего, это как раз моя специальность. Я же регенератор…