Зимой пятьдесят третьего закончился перевод Ярославской железной дороги на напряжение в двадцать пять киловольт. Закончился с серьезным, на три месяца, отставанием от плана ­– но тут причина была не в том, что «медленно работали», а в том, что министр путей сообщения товарищ Бещев решил одновременно на этой дороге и путь поменять на бесстыковый. Это тоже получилось, но опыта у рабочих было маловато, к тому же «Фармацевтика» слишком поздно подключилась к работе. Да и с переводом подвижного состава все было не так хорошо и быстро, как казалось вначале. Но все плохое когда-нибудь, да кончается, а хорошее…

Железнодорожники, благодаря появившимся вычислительным машинам, слегка «поправили» расписание и изыскали два «окна», в которые поместили две пары скоростных поездов от Москвы до Ярославля. И сами поезда (точнее, «электрички повышенного комфорта») успели изготовить, и теперь утром и вечером эти самые электрички ходили между городами со скоростью чуть выше ста двадцати километров, отчего время в дороге сократилось по двух с половиной часов. То есть чуть больше, чем вдвое — а на чертежах уже прорисовывались контуры поездов, которые должны были «летать» со скоростью уже в сто шестьдесят километров. В будущем, конечно, но это будущее как-то вдруг стало таким близким…

Близким, но не очень-то и дешевым. На очередной встрече со Сталиным Таня сказала, что по ее мнению «пассажирские поезда должны ездить со скоростью в районе двухсот пятидесяти-трехсот километров в час».

— Ну, это вы через призму тысячелетий смотрите, — недоверчиво хмыкнул Иосиф Виссарионович, — на нашем веку о таком и думать…

— Вроде такие скорости в прошлом мира Системы были достигнуты как раз во второй половине двадцатого века, — ответила ему Таня, — причем не в самом конце, это уже потом прирост скорости замедлился. Потому что, скажем, пассажирские самолеты делать быстрее километров девятисот в час невыгодно, возле скорости звука качественный скачек нужных технологий возникает. А с железными дорогами такой возникает как раз в районе четырехсот — четырехсот пятидесяти километров.

— Что-то не очень верится, в особенности в наших условиях. Я имею в виду климатические условия, тот же снег зимой. В Норильске, вон, поезда сто двадцать километров, бывает, по несколько суток идут: пути снегом заносит.

— Ну, вы сами виноваты.

— Я? В том, что зимой снег идет⁈

— Нет, в том, что заводы, которые подвижной состав делают, долго в МПС не передавали. Не все, а те, что обслуживающую технику делают. Вот появился у МПС свой завод в Ворошиловграде — и теперь у железнодорожников есть снегоочиститель, который даже метровые заносы убирает на скорости свыше сорока километров в час.

— Они в год четыре таких построить могут…

— Они его построили, испытали, все болячки исправили — и заказали серию уже у немцев. Немцы их и быстрее сделают, и дешевле — но сами бы они до такого никогда бы не додумались: не бывает у них метровых заносов на дорогах. Но без завода и наши бы его не сделали, такие вещи на коленке не построить.

— Вы, я гляжу, товарища Бещева защищать готовы, несмотря на его ошибки и провалы.

— Борис Павлович работает, и работает хорошо, а провалы… не его вина. Советская промышленность подкладки под рельсы для бетонных шпал поставить не смогла в нужных количествах, мне об этом сказали вообще в августе. ВНИПИ, конечно, поднапрягся, ведь и нам дороги очень нужны — но… Кто сорвал план по поставкам прокладок? Надо его наказать, причем показательно и очень жестко наказать. Не за то, что план сорвал — директора химзаводов ВНИПИ производство то посмотрели, там изначально шансов на выполнение планов не было. А за то, что знал, что план сорвет, но докладывал-то руководству, что все хорошо, прекрасная маркиза… Нет, расстреливать за такое все же, пожалуй, немножко слишком, но вот отправить лес рубить куда-нибудь на Новую Землю…

— Но Новой Земле нет леса, — широко улыбнулся Сталин.

— Значит пусть сначала лес там вырастит, а потом вырубит. Будет время подумать о том, что врать — нехорошо.

— Как-то вы сурово к людям относитесь. Да, раз уж речь зашла: почему вы вдруг к Лаврентию Павловичу стали относиться… отрицательно?

— Не стала я к нему относиться отрицательно. Он для того, чтобы СССР не развалился, работает днями и ночами, и работает просто замечательно. Но вот к некоторым его идеям я отрицательно отношусь, а конкретно к идее о так называемой коренизации. Пока это просто идеи — мне на них плевать. Но если он попытается их воплотить в жизнь… такие попытки, к сожалению, с жизнью несовместимы.

— Даже так? Я ведь тоже полагаю, что следует развивать коренные народы…

— Давайте не будем путать богородицу с бубликами. Развивать — это одно, а давать кому-либо какие-либо преимущества в чем угодно лишь на основании национальности — это преступление. Причем преступление против человечества в целом и особенно — преступление против социализма.

— Я не совсем уверен, что вас понял…