Николай Петрович на полигон попал, можно сказать, случайно. Еще весной в Академию примчалась какая-то девчонка и рассказала ему, что уже полученное назначение в Туркестанский военный округ отменяется. Сначала ему показалось, что кто-то решил «тонко» пошутить, но на следующий день, когда лично Лаврентий Павлович его вызвал и уточнил новое задание (то есть не уточнил, а лишь подтвердил сказанное белобрысой девчонкой), генерал-лейтенант понял, что тут шутками и не пахнет. И сразу по получении диплома Академии приступил к новой работе, причем в работе ему пришлось этой самой дев… девушке и подчиняться.

А девушку генерал Каманин уже сильно зауважал. И даже не потому, что она в двадцать шесть сама заработала звание генерал-лейтенанта (хотя бы и медицинской службы), а потому, что Александр Евгеньевич намекнул прославленному летчику, что две Звезды Героя она получила «в небе». А увидев, как она пилотирует свои самолеты (да, у нее было целых три личных самолета!), опытнейший летчик понял, что Звезды товарищ Серова получила совершенно заслуженно.

И когда Таня (девушка даже не попросила, а приказала называть себя именно так) пригласила его на полигон, отказываться он не стал. Во-первых, не положено в армии не исполнять приказ командира, а во-вторых, ему было просто интересно «самому взглянуть на то, с чем работать придется», как Таня ему и сказала.

Запуск огромной ракеты Никола Петровича потряс до глубины души. Но еще больше его потряс состоявшийся вечером «разбор полетов», причем очень серьезный: на очередном спутнике, как он понял, не раскрылись какие-то панели. И на совещание товарищ Берия прошел в очень мрачном состоянии духа. Сел за стол, мрачно оглядел собравшихся в комнате. Но даже рта раскрыть не успел, как Таня, причем голосом совершенно веселым, оповестила народ:

— Ну что, товарищи, мы в очередной раз слегка обделались.

— Слегка? — разве что не проревел Лаврентий Павлович.

— Именно что слегка. Обделались, но получили новые знания.

— И какие же это знания, за которые стране пришлось заплатить уже многие сотни миллионов?

— Знания, эти сотни миллионов окупающие. Я теперь точно знаю, куда и как смотреть, чтобы разобраться с проблемой. И точно знаю, что в институте точной механики все делали правильно. Просто есть такой закон: если из абсолютно правильных деталей абсолютно правильными способами собирать механизм, то механизм этот будет правильным лишь частично. Это — математика, если что, — добавила она, внимательно глядя Берии прямо в глаза.

— То есть, как я понимаю, твой институт не виноват? — желчно спросил Лаврентий Павлович. — Ты это всем нам хочешь сказать?

— Лаврентий Павлович, я же сказала: посмотрю и разберусь. Просто иногда одного раза посмотреть бывает недостаточно, но я уже абсолютно точно знаю, куда мне нужно будет смотреть в следующий раз. Смотреть и не допустить провала. Но — и это я особенно подчеркиваю — тащить и не пущать буду лично я, а вам тут, в Тюратаме, делать пока больше нечего. Сколько у Королева сейчас уже готовых ракет?

— Пока семь…

— Три я забираю сразу под тестовые запуски, пусть везут сюда.

— Три уже здесь.

— Тогда пусть не везут. Я думаю, совещание закончено?

Николай Петрович заметил, что Берия на Таню поглядел… ну очень нехорошим взглядом. Но ничего не сказал, а просто встал и вышел. А Таня, оглядев оставшихся в комнате, с какой-то не очень радостной улыбкой сообщила:

— На этом с веселыми развлечениями заканчиваем, с завтрашнего утра начинает работать по пятой программе.

— А кто… — начал было один из молодых инженеров-испытателей института точной механики.

— Я. Еще вопросы будут? Все свободны. Леонид Александрович, отправьте Королева домой, а сами полетите со мной: вам предстоит много очень интересной и очень срочной работенки, я вам расскажу, пока мы в Москву лететь будем. Мне самой с Сергеем Павловичем ругаться не хочется, так что вы ему по прилету своими словами перескажете задание. А он, пока летит, остынет и вас, скорее всего, на месте убивать не станет. Тем более, что и работенка для него будет интересной…

Валентин Петрович в жизни всерьез боялся лишь одного человека. Вообще-то он знал, что зависит от довольно многих людей, но остальных он, скажем так, опасался, а вот так бояться — до дрожи, до холодеющих рук — он стал лишь товарища Серову. Сразу после того, как на одном из совещаний эта очень светлая блондинка ему заявила:

— Как человек вы — полное говно, но как конструктор — гений. Поэтому занимайтесь конструированием и старайтесь в прочие дела не лезть, или мне придется вас наказать… больно.

Тогда Валентин Петрович пообедал жаловаться на Серову товарищу Берии, но тот, выслушав возмущенные вопли, лишь покачал головой:

— Она может, причем очень больно. Я бы на вашем месте к ее словам прислушался… внимательно.