Николай Иванович действительно за дотациями в Москву практически не обращался. Правда он, как и Пантелеймон Кондратьевич, за помощью периодически обращался в Ковров — и в конце апреля в республике заработало два «металлургических комбината». Маленьких, но именно комбината: они не просто металл плавили, а выдавали разнообразную металлическую продукцию. Те же трубы водопроводные, арматуру для бетона. А так же стальные профили и листовой металл для остальной промышленности. Немного: оба комбината вместе продукции выдавали даже чуть меньше миллиона тонн в год, но они и работали в основном на металлоломе, избытка которого пока не наблюдалось. А еще — немножко — работали на железной руде, поставляемой в республику из шахты, выстроенной в прошлом году в деревне Черняково в Курской области. Шахту выстроили как раз белорусские рабочие, по договоренности с Курским обкомом, а по договоренности в другими обкомами от деревни была проброшена узкоколейка в полтораста километров длиной до Шостки, откуда добытая руда уже по обычной железной дороге шла в Гомель.

Причем очень дешево шла — если только транспортные расходы считать. На шахте добытую руду ссыпали в специальные стальные ящики, которые на отдельном перегрузочном пункте на станции Шостка просто переставляли на платформы широкой колеи. А в Гомеле из руды делали железо с помощью генераторного газа, получаемого «из местных ресурсов». Которых стало достаточно еще при Пантелеймоне Кондратьевиче: хотя далеко не все леса в республике были зачищены от «наследия войны», достаточно многие уже стали совершенно безопасными для собирания дров даже в промышленных масштабах. А доставлять хворост до «мест потребления» тоже было нетрудно благодаря продукции Мозырьского механического завода, выпускающего трехколесные «грузовые мотоциклы», разработанные еще в Коврове и работающие «на дровах».

Так что дров в республике стало много, а еще белорусы про торф не забывали. И не только про торф: Николай Иванович лично поддержал (в том числе и солидной копеечкой) инженера с типично русской фамилией Иванов и с нетипичным именем Самуил Аркадьевич. Который, несмотря на имя и фамилию, был вообще-то урожденным бурятом, имя с фамилией получившим в детдоме — и этот инженер, насмотревшись на некоторые владимирские колхозы и внимательно изучив «зарубежный опыт», предложил в республике наладить массовое производство «природного газа» из картофельной ботвы, навоза и прочих отходов сельского хозяйства. Первый выстроенный Ивановым «газовый завод» возле Минска уже давал в сутки по тридцать тысяч кубометров газа в сутки, а на строящейся второй очереди предполагалось этого газа получать уже больше ста тысяч кубов. Немного в масштабе республики — но полученные результаты радовали, в особенности с учетом необходимых на это производство затрат. Так радовали, что по планам, предложенным Гусаровым, к концу пятьдесят второго года производство метана в республике должно было уже превысить миллион кубов в сутки…

Собственно, именно «газовые планы» Гусарова позволили ему остаться на посту в прошлом году: поток жалоб на него «с мест» зашкаливал, но Иосиф Виссарионович предпочитал судить о людях по делам. Ну а когда этот поток стал его уже просто раздражать, он и спросил у Тани, не является ли это раздражение каким-то «побочным результатом» ее лечения. И ответом был полностью удовлетворен.

Но некоторые «рекомендации» Татьяны Васильевны некоторых товарищей приводили буквально в состояние бешенства. И они в этом состоянии высказывали свои претензии не кому-нибудь, а самому товарищу Берии. Правда, эти товарищи, как правило, просто не знали, на кого именно они жалуются — но Лаврентий Павлович-то знал!

— Фея, — начал он очередной разговор с Таней, — я помню, что ты к физике отношения не имеешь и иметь не хочешь. Но просто как красивая молодая девушка можешь мне совет дать? Тут товарищ Курчатов жалуется, что ему средства не выделяются на энергетический реактор, который он собирается продвигать в качестве силовой установки на лодках…

— Пусть дальше жалуется, у него все равно рекатор для лодки сделать не выйдет. Но в любом случае загаживать Землю радиоактивнм углеродом — это преступление перед человечеством.

— А он жалуется не по поводу угольного реактора, а по поводу тяжеловодного.

— Тогда… тогда пусть тоже жалуется и дальше. Я, конечно, не физик…

— Я это помню.

— Но могу сказать одно: тяжеловодный реактор требуемой мощности в подводную лодку просто не влезет. И не потому, что сам реактор очень большой получится, а потому что очень большой получится система управления реактором. Да чего он пристал с судовыми реакторами, пусть спокойно занимается изобретением реакторов наземных, более мощных и гораздо более полезных. Не глупый же мужик… вы там посмотрите повнимательнее, кто это Игорю Васильевичу на мозги-то капает? Не нравится мне это…

— Почему?

— А потому что если бы он просто делом занимался, то, думаю, уже в этом году выдал бы проект реактора мощностью примерно на гигаватт. Триста мегаватт электричества, полторы тонны оружейного плутония в год — ну и где у нас такой реактор?

— Сколько, говоришь, плутония? То есть, по твоим словам, Курчатов просто саботирует…

— Не надо из моих слов делать неверных выводов. Кто-то — не будем показывать пальцем, хотя вы, я думаю, быстро вычислите кто именно — постоянно склоняет его к проведению ненужных сейчас исследований. Которые, кроме всего прочего, требуют очень больших денежных средств. Вы просто прикиньте, кто, если пойдет программа графитовых реакторов, получит максимальные личные выгоды, и за такими товарищами аккуратно проследите.

— Татьяна Васильевна, вам известно, кто именно пытается направить Игоря Васильевича по лож… неправильному пути?