— Зажрались вы там, в этой церкви. — без злости, а просто как подтверждая истину, сказал смуглый, черноволосый и сухой Мармарец. Имени его никто не запомнил, а вот историю, как он уплыл с острова, когда не смог заплатить внеочередной султанский налог — авариз, бросив дедовский дом, помнили все. Так его и прозвали, как и многих по местности, откуда прибыл. Или просто звали — Мармар. «Фамилия — удел благородных, нам и прозвища хватит» — сказал опытный в жизненных делах, судя по нескольким шрамам на голове, критянин Гедик. Он был тут же — разрезал конец своего кушака и сплетал из них косички. Судя по внешности, он не очень походил на ромея, грека или итальянца, а больше на сарацина, но кого это волновало?

— Людям жрать нечего, а они там объедаются. Нацепят потом на себя одёжу побогаче, цепь поярче и ходят, просят милостыню. И не отводят взгляд же! И как им, таким, что-то подавать. А не подашь или на службу не придёшь — виглы придут. «Ты, говорят, плохой мессианин! Следуй теперь отрабатывать.» — продолжил за мармарца оливриец Никифор. — И идёшь работать тогда, когда отдыхать должен. То стены им ремонтируй, то воду вози на огороды, то ещё какое дело.

— А ты думаешь, нам там легче? — не остался в стороне Лемк, которого задело, будто они там сидели без дела. — Вошёл в возраст, так отрабатывай еду, которую на тебя тратят. Пока малые были, так учили с утра, а потом за работу. Нету работы рядом — идите в порт, зарабатывай там медь на разгрузке.

— Зато писать — читать научили. — не успокаивался оливриец, мечтательно закатил глаза. — Можно пойти, поклониться каком-нибудь купцу. Так и так, возьми меня на службу! А там работа что, сиди на месте в доме, пером шевели. Тебе уж и слуги принесут с господского стола чего перекусить, может даже паштета печёночного какого. Или молока с белым хлебом. И вина не забудут в конце дня подать. — совсем он увлёкся мечтаниями.

Животы заурчали громче.

— Ну так давай я тебя научу. — перебил Лемк его мечты.

— Эээ… — вернулся тот на землю — старый я уже, поздно мне это всё! Это я так, помечтать только.

Помолчали.

— А ты вот о чём мечтаешь? — спросил он.

Теодор почесал затылок. Мыслей в голове особо не было.

— Да, как и все. Монет подзаработать. После контракта в комиты попробовать попасть. Лучше в комиты ворот. Повезёт — буду у Орейских или Феодосиевых ворот, считать, чего купцы привезли. Форму себе куплю красивую, дублет чёрный, как у испанского капитана, в котором он недавно за новой турмой наблюдал на плацу. Да, которую из тех, кого мы ловили составили. Жену выберу откуда-нибудь из-за кварталов, что за Константиновыми стенами…Хочу ещё, чтобы это всё было, мы победили и город стал такой как прежде. Не, Верни, не как при отцах и дедах. Тогда уже было что и сейчас. Хочу, чтобы было как ещё раньше — пятьсот, тысячу лет назад.

Все наморщили лбы, поражённые глубиной и величием мечтаний:

— Хватил…

— Начитался там совсем!

— О, я тоже так хочу!

— А ты, Илия, чего хочешь? — спросил Лемк у малого друга. Малого, как его слегка подначивали — потому как из их кампании Илия был самым мелким.

— Ясно чего, заработаю денег, да женюсь сразу. — ответ был уже наготове — Когда приду с войны закончив контракт, то отец моей Кики точно не откажет! — он так взмахнул рукой, что нить в игле не выдержала и порвалась.

— Ну и ладно… — он отдал иголку Гедику, который тут же засунул её за отворот своего полукафтана. — И так хорошо получилось.

Несмотря на то, что наступило летнее время, и плотный эпилорикон и полукафтан всё так же находились у них. Поговаривали, что ещё скоро должны выдать новую обувь, уже летнюю, и шляпы, вместо шапок. А пока, по тёплому времени, полукафтан носили полурасстёгнутым сверху или снизу. А эпилорикон совсем расстёгнутым, поднимая и подворачивая полы за кушак.

— Если дождётся, и папаша не выдаст её за эти годы, за кого-нибудь другого!

— Она обещала ждать! — воскликнул оскорблённый в лучших чувствах Илия и уже был полезть в драку, но тут послышался грохот, и по улице галопом пронеслась кавалькада всадников. Замешкавшихся убраться с их пути к стенам горожан, идущих по своим делам, они раздавали плетей. Солдаты, попавшиеся на их пути, не избежали этой участи, оказались к тому же ещё сбиты с ног.

Хохоча, всадники промчались далее.

Их Глёкнер, оказавшийся среди тех, кому попало плетью, шипел, как-то непонятно разговаривал, видно на своём языке и выглядел очень зло.

— Вот мы попали! — наверняка подумал каждый. А кто-то и вслух высказал. — Паскудные твари!

Но Глёкнер лишь ещё пошипел, поругался, а потом куда-то ушёл.

— А вы заметили, кто это был? — спросил Верни, местный, с которым Илия неплохо сошелся, в чём-то найдя общий язык.

— Богатенькие придурки, что понакупали коней, а скакать на них не знают где… — отряхивая одежду и заново повязывая кушак с торчащим из-за него двухфутовым кордом без ножен, отозвался Мармар.

— Нееет, плохо рассмотрели вы его, — улыбнулся Верни — там же во главе сынок Нисона Франгопола!