— Что-то не так, Лена? — обманчиво-спокойно интересуется Валентайн.

— Да нет. Все так.

Мы просто расходимся, даже не взглянув друг на друга, я слышу шаги за спиной. Стук в дверь. Слышу, как она открывается, но в этот момент мы уже поворачиваем, коридор остается в прошлом, впереди следующий, а вот тот поворот — это уже на центральную лестницу.

Комната, которую мне выдали благодаря Валентайну, очень выгодно расположена. Центральная лестница совсем рядом, а ведь именно от нее мгновенные ответвления рукавов и точек порталов, чтобы сократить адептам путь до столовых, до той или иной аудитории, и так далее. Сегодня, правда, точек-порталов нет, а сама лестница в приглушенном свете парящих под потолком магических шаров кажется мистической. Она широченная, массивная, такие же массивные каменные перила справа и слева, а по ступенькам можно идти вдесятером, взявшись за руки.

Мы с Валентайном спускаемся вместе с другими парочками: на зимний бал принято приходить со своим спутником. Если спутника нет, тогда можно приходить одному, но приходить одному, если тебя пригласили, и вы идете вместе — дурной тон. Такие традиции, поэтому лестница пестрит именно парами, парни преимущественно в темном, девушки — в платьях оттенков зимы. Это тоже такой своеобразный дресс-код: зимний праздник, зимний бал — наряды холодных тонов. Даже световые магические шары сегодня «холодные», а над самой лестницей кружатся падающие из них снежинки, создавая зимнюю атмосферу, чтобы уж наверняка. А то вдруг кто-то забыл, что сегодня за вечер.

Девушки натыкаются на меня взглядами и отворачиваются, кто-то с откровенной завистью, кто-то вздергивает нос, кто-то презрительно морщится. Я как-то не обращала внимание на это во время учебы, или же мне было не до того. А может быть, мое появление с Валентайном еще сильнее акцентирует внимание на том, кто такой он, и кто такая я — рядом с ним. Как ни странно, именно эти взгляды придают мне решимости: я в ответ беззастенчиво рассматриваю их.

Платья и правда все как одно холодных оттенков: сталь или платина, «замерзшая» глубокая бирюза, темно-синие, фиолетовые, холодный розовый. Исключения — желтый (цвет-свет окон в зимние вечера) и тот оттенок синего, которым полыхают значки адептов военного факультета. Платья таких цветов имеют право надевать только их спутницы, и это — символ того, что девушка готова стать правой рукой, поддержкой, а впоследствии невестой и женой военного.

Мы доходим до середины лестницы, где она разбрасывает рукава вправо и влево. Здесь же рядом с монументальными колоннами, вокруг которых эти рукава и закручиваются, парят те самые «допустимые» теплые световые шарики, вокруг них тоже искрятся падающие снежинки. За поворотом, в самом низу, рукава снова соединяются, словно смыкаются руки, соединенные ступеньки лестницы как ладони, по которым мы спускаемся в празднично украшенный холл.

Над нами в высоте парит раскрывший над миром крылья золотой дракон — знак того, что Даррания под защитой светлых, под этим же драконом сияет портал, у которого уже собралась очередь. Он ведет как раз в корпус, где скоро начнется бал, и, когда мы огибаем его и выходим на улицу, идем по заснеженным ступеням, я с интересом смотрю на свои туфли.

Заклинание обогрева — заклинанием обогрева, но как быть с засыпающимся в туфли снегом? Так вот, выясняется, что никак. Он просто туда не засыпается, словно отталкивается от невидимого барьера. Укутанный сугробами парк тоже кажется волшебным, дорожки искрятся от рассыпающих свет фонарей. Это не тот парк, через который я бегала в магистрериум к Валентайну, тот — с другой стороны, а этот как раз ведет к корпусу (невысокому, больше напоминающему загородное поместье какого-то графа из викторианской Англии), где проходят балы и все прочие праздники. Его даже видно издалека: там светятся окна.

— Ты так и не сказал, почему решил прогуляться, — вспоминаю о том, на чем мы остановились.

— Хм. — Валентайн кажется погруженным в свои мысли, но отвечает мгновенно: — Я уже думал, не спросишь.

В его голосе слегка хрустит лед, но для него это обычная история, я уже привыкла. Поэтому предпочитаю внимательно посмотреть на него:

— Спрашиваю.

— Хотел подольше побыть с тобой наедине, Лена. Что же тут непонятного?

Мы идем сквозь анфиладу прикрытых шапочками снега кустов и деревьев, и мне вдруг приходит в голову, что если здесь погасить фонари, получится лабиринт. Такой же, как в замке Люциана. То есть его отца. Мгновенно сбрасываю наваждение, хмурюсь. Что вообще за ассоциации? Там настоящий лабиринт, здесь парк и дорожки.

— Ты хотел знать, почему я не беру твои деньги. То есть твою магию.

Валентайн кивает.

— Потому что я не привыкла жить за чей-то счет. Я привыкла обеспечивать себя сама.

— А ты обеспечиваешь себя сама, Лена?

— Что? — возмущенно смотрю на него. — Разумеется!