В конце концов приходится сознаться самой себе, почему этот киномонтаж так важен для меня. Натужно убеждаю себя в том, что все дело в приближении утра понедельника и того момента, когда одна награда будет висеть над головами двух достойных претендентов. Может быть, причина еще и в том, что я чувствую себя невероятно оживленной и совсем юной; меня буквально распирает от пугающей уверенности в скором и весьма радикальном изменении всей моей жизни.

Вероятно, мой внутренний трепет вызван связью с мужчиной и нервным возбуждением, испытанным в момент противостояния с человеком довольно-таки страшным. Так трепещешь, когда спасаешь кого-то. Проявляешь силу. Заботишься о ком-то, опекаешь и защищаешь, как львица.

Может, виной тому – запах весны в воздухе, зеленеющее поле, где есть шанс отыскать четырехлистный клевер. Красные розы за изгородью. Кожаные сиденья и кожа Джоша.

Нет, было что-то еще – новое знание о чем-то неизменном, постоянном. Оно прокручивается в моей голове с каждым оборотом колеса, с каждым ударом пульса в моих полупрозрачных, едва заметных, как шепот, венах. В любой миг крошечный клапан может захлопнуться под давлением потребленного с круассанами холестерина. Я могу умереть каждую минуту.

Но этого не происходит. Я засыпаю, щека лежит на теплой спинке сиденья, лицо повернуто к Джошу, словно так было всегда. Словно так и будет.

Чуть приоткрываю глаза. Машина в гараже.

– Мы дома, – сообщает Джош.

Думаю о невероятном. Наверное, я размышляла об этом все время. Глаза закрываются, я притворяюсь спящей.

– Пора вставать, – шепчет Джош.

Поцелуй в щеку. Чудо.

Я люблю Джошуа Темплмана.

Мы входим в квартиру Джоша, и он ставит мою сумку, собранную на одну ночь, в своей спальне, как будто я возвращаюсь домой. Иду в ванную, а когда выхожу, Джош готовит мне чай с сосредоточенностью настоящего ученого.

Бросает взгляд на мое лицо:

– О нет! Не говори ничего.

Сердце едва не выскакивает из груди, я хватаюсь за край стойки. Он знает. Этот человек читает мысли. Мои глаза – два влюбленных сердечка.

– Ты совершенно вне себя, – ровным голосом ставит диагноз Джош.

Я не способна ни на что другое, кроме как смущенно скосить глаза и беззвучно пошевелить губами. Смотрю на входную дверь. Просочиться мимо Джоша не удастся – он успеет меня перехватить.

– Никаких шансов. Иди на диван, – отчитывает он меня. – Давай. Двигай.

Я скидываю туфли и сворачиваюсь клубком на его диване, обнимая ленточную подушку.

Веду сама с собой беззвучную беседу.

Ты его любишь. Ты его любишь. Всегда любила. Больше, чем ненавидела. Каждый день смотрела на этого мужчину, изучила цвета всех его рубашек, каждое выражение лица, до мельчайших нюансов.

Каждая игра, в которую ты играла, подводила к тому, чтобы завязать отношения с ним. Поговорить. Почувствовать на себе его взгляд. Заставить его тебя заметить.

– Какая я идиотка! – Я вздыхаю.

Открываю глаза и едва не вскрикиваю. Джош стоит надо мной с кружкой и тарелкой.

– Я просто не могу смириться с закидоном в такой крайней степени, – говорит он и дает мне сэндвич. Ставит кружку на кофейный столик. На минутку исчезает, потом возвращается с моим серым флисовым пледом.

Джош как будто понимает, что я испытала некий шок. Он подтыкает под меня плед со всех сторон, приносит мне еще одну подушку. Кто знает, что написано на моем лице. Я избегала смотреть на себя в ванной.

Зубы начинают стучать, и я тянусь к сэндвичу, очень аппетитному с виду. Никаких дешевых изысков. Ровно разрезан по диагонали, именно такие я люблю.

Я жую, как бурундук, используя свои маленькие цепкие ручки, чтобы отрывать корку от хлеба. Глаза у меня становятся яркими и подвижными, как у куклы, а щеки раздуваются.

– Ты не сказала ни слова с того момента, как проснулась. Ты выглядишь пришибленно. Руки дрожат. Пониженный сахар? Плохой сон приснился? Укачало в машине? – Джош ставит свою тарелку с нетронутым сэндвичем. – Ты устала? У тебя болит живот? – Джош потирает мои ноги сквозь плед. Когда он снова начинает говорить, то делает это так тихо, что я едва его слышу. – Ты поняла, какую ошибку совершила, проведя это время со мной.

– Нет, – бормочу я с набитым ртом и закрываю глаза.

Тревожная складка на лбу Джоша убивает меня.

– Нет?

Чувствую себя ужасно. Разрушаю волшебный пузырь радостной энергии, в котором мы находились по пути домой.

– Сегодня воскресенье, – отвечаю я после долгого обдумывания.

– Завтра понедельник, – откликается Джош.

Мы оба отхлебываем из чашек. Игра в гляделки началась, я переполнена вопросами, которые до смерти хочется задать, но не представляю, как к этому подступиться.

– Правда или желание? – говорит Джош. Он всегда находит правильные слова.

– Желание.

– Трусиха. Ладно. Тогда съешь целую баночку острой горчицы из моего холодильника.

– Я надеялась на что-нибудь сексуальное.

– Я дам тебе ложечку.

– Правда.

– Почему ты так странно себя ведешь? – Джош откусывает кусок сэндвича.