– Каждый вечер? – Джош все еще считает мой пульс, глядя на часы, шевеля губами. Это так сексуально, что я понимаю, он учащается. Наконец моя рука отпущена. – У тебя там довольно сильно стучащее маленькое сердечко. И угрожающий случай сексуального пучеглазия. Думаю, это серьезно.

– Я умру?

– Я предписываю вам полный диванный покой под моим наблюдением. Но положение отчаянное.

– Я бы отпустила сальную шуточку по поводу твоей манеры общаться с пациентами, но в данный момент это было бы лишним. – Я снова кутаюсь в плед.

– Ты можешь представить, какие у меня манеры в общении с пациентами? В этом я был бы хуже всех. Так пугал бы людей, что они мигом бы выздоравливали.

– Поэтому ты не захотел стать врачом? Из-за ненависти к людям?

– Просто ничего не вышло. – Голос Джоша становится тверже.

– А что-нибудь в этой работе тебе нравилось?

– Бóльшая часть. Я отлично справлялся с теорией. У меня хорошая память. И я вовсе не испытываю ненависти ко всем людям подряд. Только… к большинству из них.

– А как насчет практики? У тебя был какой-то неудачный опыт? Тебя заставляли пихать пальцы кому-нибудь в задницу?

Джош смеется, хотя нос его морщится от отвращения.

– Никто не начинает практиковаться на живых людях. И на задницах тоже. Что за ум надо иметь, чтобы додуматься до такого?

– Как у кадавра! Могу поспорить, ты их видел. Как это было? – Я вспоминаю сцены вскрытия тел, которые видела в «Законе и порядке».

– Однажды мой отец… – Джош замолкает, в раздумье окидывает взглядом комнату. Я его не тороплю, и после долгой паузы он продолжает: – Мой отец, в своей великой мудрости, решил отправить меня за одним весьма неформальным рабочим опытом в свою клинику. Это было на каникулах перед началом занятий в колледже. Кое-что прошло хорошо. Меня в основном передавали друг другу доктора, которые, наверное, были слишком утомлены, чтобы отказать отцу. Но однажды после обеда отец хлопает меня по спине, представляет одному из патологоанатомов и оставляет наедине с ним.

Мне становится жутко.

– Не рассказывай, если тебе это тяжело.

– Нет, ничего. Полагаю, это было крещение огнем. Я выдержал минут пять, после чего меня стошнило. От запаха мертвого тела и химикатов у меня остался привкус во рту. Может, поэтому я начал есть мятные драже. Иногда мне не избавиться от этого запаха, он так и стоит в носу, а ведь прошли уже годы. – Джош берет мою руку и подносит к своему носу. – Твоя кожа пахнет как леденец. До той поры все принимали как должное, что я буду изучать медицину. Мой прапрадедушка был врачом, и медицина считалась призванием всех Темплманов. Но созерцание чьей-то выпотрошенной грудной клетки стало началом конца.

– Тебе удалось продержаться до конца вскрытия?

– Мне удалось продержаться еще целый год. А потом я ушел. – От этих воспоминаний Джош грустнеет и занимает оборонительную позицию. – Так ты что, пришла корить меня за неправильный жизненный выбор?

Я ловлю его пальцы и сжимаю:

– Я не хотела сегодня оказаться ни в каком другом месте. Буквально из кожи вон вылезала.

Горжусь собой, что набралась храбрости сказать это.

Джош поворачивается ко мне, и лицо его смягчается.

– У меня нога подрагивала, вот так. – Я показываю, и он усмехается. – Видел бы ты, как я сюда ехала. Я хохотала, как будто сбежала из тюрьмы. Была совершенно вне себя.

– Ты думаешь, что наконец-то спятила?

– Несомненно. Дикое желание видеть твое милое лицо совершенно переполнило меня. Энергии во мне было как в двадцати атомных бомбах.

– Думаешь, почему я так часто хожу в качалку?

Внутри меня раздувается огромный пузырь счастья. Я сажусь и прислоняюсь к Джошу, голова с легкостью укладывается в изгиб его шеи, как в колыбель. Это правда. Он подходит мне в любом месте.

– Ты не должен объяснять, почему сделал тот или иной выбор. Ни мне, ни другим.

Джош медленно кивает, и я накрываю его пледом вместе с собой.

Представить не могла, что в один прекрасный день буду с ванильным ртом сидеть на диване, положив голову на плечо Джошуа Темплмана. Это плохо кончится. Закрываю глаза и вздыхаю.

– Скажи, отчего ты сегодня была такой грустной, Печенька?

Это нечестно! Ну почему он так тонко чувствует изменения в моем настроении!

– Просто. Я думала обо всем, что сейчас решается для меня.

– Расскажи.

– Не могу. Ты мое воздаяние.

– Ты ужасно уютная с этим своим воздаянием.

Это правда. Я льну к Джошу:

– Не хочу говорить о себе. Мы никогда не разговариваем о тебе. Я, кажется, вообще ничего о тебе не знаю.

Джош переплетает свои пальцы с моими и кладет наши руки себе на живот. Я описываю маленькие кружочки кончиками пальцев, и он снисходительно вздыхает:

– Конечно знаешь. Давай перечисли все.

– Я знаю только поверхностные вещи. Цвет твоих рубашек. Твои прекрасные синие глаза. Ты питаешься одними мятными драже, в сравнении с тобой я выгляжу поросенком. Ты наводишь ужас на три четверти сотрудников «Б и Г», так что они буквально падают в обморок, но только потому, что оставшаяся четверть еще с тобой не сталкивалась.

– Сборище слюнтяев, – ухмыляется Джош.