– Посмотри на меня, посмотри и скажи это еще раз. Вот она, я перед тобой. Умираю от одной мысли о том, что ты наденешь кольцо на палец другой женщине! Умираю от ревности. Умираю от желания быть для тебя кем угодно, лишь бы быть рядом. Любовницей, другом, партнером, женой – да кем угодно! А лучше всеми сразу. Нео, если ты любишь меня – будь со мной, а не с ней…

На последних словах меня повело, как после бокала крепленого вина. Он придержал меня на месте, как падающий манекен.

– Это невозможно, – повторил он, глядя на меня, как на привидение.

– Тело обычного человека даровало мне недостающий элемент, и я влюбилась в тебя, пока была в нем. А потом это чувство осталось со мной. Оно стало частью меня, частью моей души!

Неофрон силой усадил меня в кресло – как будто я была пьяна в стельку – и сел напротив.

– Послушай. Даже если тебе кажется, что это любовь – не факт, что это она. Есть множество похожих чувств: симпатия, привязанность, страсть, физическое влечение. Тебе не с чем сравнивать. Дай себе время разобраться во всем. А пока… попробуй… ну хотя бы бороться с этим чувством.

– Бороться? Прямо как ты?

Он резко встал и отошел к окну, пряча лицо и заодно эмоции, на нем изображенные.

– Борись, прошу тебя. Я не слишком подходящий кандидат для такой девушки, как ты, – добавил он.

– Для какой такой? Что со мной не так?

– Тебе двадцать! А мне сорок пять, черт побери! Ты годишься мне в дочери!

– Мне двадцать два, почти двадцать три, – сказала я ему в спину. – И что-то ты не переживал о моем возрасте, когда зацеловал меня до синяков там, в Аквароссе.

– Я не должен был этого делать. Я просто идиот. Окей? Я… О боги, я держал тебя, новорожденную, на руках!

– И что?

– И теперь вообразить тебя рядом в качестве… Ох, черт…

Вместо «черта» прозвучало куда более сильное ругательство, которое я не считаю нужным повторять.

– А я вот, двадцать два года спустя, хочу снова в твои руки, Нео. Хочу успокаиваться в твоих руках, спать в них, хочу, чтоб эти руки прижимали меня к груди снова и снова! – начала рыдать я.

– Дио…

– Я умру, если ты не позволишь мне.

– Не умрешь, это только так кажется с непривычки.

Самая страшная битва в моей жизни – и я проигрывала ее. Он мог легко преодолеть пространство этой комнаты, подойти и успокоить меня. Но он предпочел держаться от меня подальше.

– А если бы я была старше?! Как Рошель. Ты бы смог быть со мной?

– Нет.

– Это еще почему? – так грозно спросила я, что Неофрон чуть не рассмеялся. Вышло и правда комично.

– Я работаю на твоего отца. Я буду неблагодарным животным, если позарюсь на дочь человека, которому обязан всем.

– Все упирается только в благословение моего отца? А если бы я не была дочерью Анджело Фальконе-Санторо, ты бы мог быть моим?

– Диомедея…

– Да или нет?

– Нет.

Мой мир горел, рассыпаясь в пепел.

– Ты заслуживаешь человека, который будет в добром здравии долгие годы. Не будет приползать домой еле живым. Не сделает тебя вдовой ненароком. Я – не этот человек.

– А Рошель? Как насчет нее? Она уже подыскала себе траурную вуаль?

– Она не из тех, кто долго горюет. И это меня тоже устраивает.

Шах и мат. Вот я и потеряла своего короля.

Я молча надела плащ, покинула его дом и, нарыдав по дороге озеро слез, поехала обратно в клинику. Я не хотела домой к родителям, мне была нужна именно больница: только там меня могли накачать снотворным так, чтобы я просто отключилась. Чтобы я просто ничего не чувствовала.

* * *

Не знаю, как мне удалось пережить следующие несколько месяцев. Неофрон знал, что я болтаюсь на краю, но просто позволил мне сгореть в огне этих чувств. Я горела, и горела, и горела, но он не собирался сбивать с меня пламя. Как же было больно… Но спасибо ему хотя бы за то, что позволил мне сохранить лицо и достойно держал осаду родственников и друзей, которым не терпелось выяснить, что же произошло со мной в Саудовской Аравии. Представляю, каково это – носить маску чудовища и быть не в состоянии сбросить ее. Но он терпел ради меня, рискуя всем: отношениями с моими родителями, карьерой, своим добрым именем. Только у мамы не было никаких сомнений: она стояла за него горой. Жаль, что я не поняла, как подставляю его, а то держала бы себя в руках.

Инсанья тем временем, как опухоль, выросла до невообразимых размеров, вытянула из меня все соки, перекрыла мне кислород.

Но гордость не позволяла мне ходить за Неофроном по пятам и при каждом удобном случае валяться в его ногах. Гордость была моим последним солдатом, которого любовь не успела поставить к стенке. И я берегла этого последнего солдата как зеницу ока.

Что бы ни чувствовал ко мне Неофрон, он не воспринимал меня всерьез. Он видел во мне впечатлительную девочку, которая нафантазировала себе черт знает что, и отказывался увидеть женщину. Не позволял себе увидеть женщину.

Что мне оставалось? Разве что взяться за более серьезное оружие, чем охи-вздохи. Я решила доказать ему, что способна сама о себе позаботиться, что я не нуждаюсь в нем. И разорвала договор с Уайдбеком.