Однако сюрприза не получилось. Ленка увлеченно занималась уборкой, с каким-то особенным усердием, если не сказать остервенением, надраивая дома полы, и едва кивнула в сторону появившегося в прихожей Давыдова, зашедшего в традиционно незапертую дверь.

Она молча прослушала сообщение о том, что Миша задерживается в штабе, ни одним словом Давыдова при этом не удостоив и не прервав своего содержательного занятия.

— Да ладно, Лен, на хрена тебе эта уборка после работы? — попытался Давыдов поймать ее ускользающий взгляд. — В выходные бы убрала. Или ты снова в субботу на смену собираешься?

Она в ответ лишь неопределенно дернула плечами, махнула рукой и отвернулась вообще, сосредоточившись на отмывании коридора.

— У тебя все в порядке, Лена? — внимательно изучал Данил ее непривычно ссутулившуюся фигурку. — У вас с Мишей проблемы какие-то?

— С Мишей? — вдруг подняла она к нему лицо, и Данил понял, почему она отворачивалась. Она была явно заплаканной, с красными опухшими глазами, и все еще шмыгала носом. — Какие с Мишей могут быть проблемы, Данил? Не обращай внимания, это так… — провела она по щеке тыльной стороной ладони. — Чисто бабское. Бывает.

Ленка попыталась ему улыбнуться, и Давыдов решил оставить ее в покое. Действительно бывает, наверное. Случаются же у них перепады настроения в определенный период…

***

Едва дождавшись, когда за Давыдовым закроется дверь, Ленка отбросила дурацкую швабру и, уйдя на кухню, достала из ящика сигареты. Зачем Данил только пришел, зачем спросил про Мишу… Она ведь уже успокоилась и рыдать себе больше не позволит! Отвернувшись к приоткрытому окну, она глубоко затягивалась, подавляя снова подступающие к горлу слезы.

Она просто все это прекратит. Она же сама загнала себя в зависимость, сама создала для себя проблему, которая занимает теперь все ее мысли и отнимает душевные силы, хотя вначале ей казалось: это ни к чему не обязывающее приключение. Она заставляла себя так думать. Она оправдывалась перед собой тем, что просто получает в других отношениях то, чего не хватает ей с мужем, и прекратит их в любой момент… Ложь — с самого начала, с того самого дня, когда новый заведующий в их родилке появился. И с первой минуты, прямо с момента знакомства никаких шансов избежать этой порочной связи для Ленки не оставил.

Они оказались в родзале вместе в первое же утро, в ту сумасшедшую смену, когда он выставил из операционной двух наиболее опытных акушерок, в абсолютно хамской манере посоветовав им отправиться хотя бы на курсы ветеринаров, и практически сам, с одними молоденькими ассистентками, справился едва ли не с десятком родов, далеко не все из которых были простыми. Лена не могла отделаться от ощущения, что участвует в магическом действе, когда принимала одного за другим только что рожденных здоровых малышей из его удивительных рук, и было похоже, что все присутствующие медсестры чувствуют нечто подобное, звука не произнося в ответ на его спокойные приказы.

Она сказала себе, что просто хочет выразить свое восхищение, когда после этой тяжелейшей смены направилась в его кабинет. А если получится, и у него остались силы на разговоры — то познакомиться поближе, помочь разобраться со сложившимися здесь традициями, чтобы избежать ненужных конфликтов.

Силы у него остались. И традиции у них теперь совсем другие. Когда Ленка вошла, постучав, он, совершенно не скрываясь, лил коньяк в граненый стакан, стоя от своего стола на расстоянии и держа бутылку в вытянутой руке. И столько власти и небрежности было в этом уверенном жесте… Он кивком пригласил ее присоединиться, указал на дверь своим невероятно выразительным темным взглядом, она, словно завороженная, задвинула шпингалет, и, в общем-то, все стало ясно.

Разговоров в тот день не случилось. Он стукнул стаканом по ее рюмке, выпил свою дозу двумя большими глотками, по-хозяйски взял ее за затылок… и Ленка не вспомнит даже, что конкретно он с ней вытворял, и как она оказывалась во всех тех непристойных положениях. Одно она может сказать точно: ни с Мишей, ни с кем-либо другим она такого не испытывала никогда. Такого откровенного желания и такого животного наслаждения, хотя даже раздеваться практически не пришлось.

Она не знала, как ей появиться дома в тот день, и, сидя на скамейке во дворе, не решалась приблизиться к своему подъезду. Ленке казалось, все открыто написано на ее лице, на ее теле и одежде.

Но пришел Давыдов, сел рядом и, ни в чем не обвиняя, просто поинтересовался самочувствием. Она смотрела в его наивные знакомые глаза и поражалась, как могла считать его нахальным, не по годам самоуверенным и не в меру распущенным. Как могла она думать, что Арсен Магрипов, уехавший тогда с женой на такси, бестактный и несдержанный дикарь, а ее Миша — чрезмерно легкомысленный и временами безответственный?