Почему-то когда он пытается о них думать, они представляются ему здоровыми, краснощекими и многочисленными. Нет, ему не нужно много. Ему нужен один. Вернее, одна… Да, он хочет девочку. Слабую, капризную девочку… Он любил бы ее так, как не любил своего ребенка еще ни один отец. Он защищал бы ее, покупал ей сладости, наряжал и баловал. Кажется, у него уже было это когда-то… Ему нужно еще немного выпить, и он перестанет об этом думать. Он вообще перестанет думать!

Данил понимал, к чему он так придет. Он каждый день говорил себе, что больше не будет пить. В конце концов, какой от этого толк? Но заставить себя отвлечься он уже не мог. Его все еще занимала служба, но ему не нужно было сидеть там целыми сутками, и у него было достаточно свободного времени, которое он ненавидел. Он даже не мог ходить в спортзал: там только и слышишь, что о придирающихся к деткам учителях или все о той же гениальности своих отпрысков. Как будто какой-то заговор против Давыдова, будто все задались целью постоянно ему об этом напоминать!

У него настоящая мания, навязчивая идея, Данил это хорошо понимает. Но он никому не может о своей проблеме рассказать. Он знает, что после этого любой человек подтвердит его диагноз: ему скажут, что он мучится дурью, что у него еще все впереди, стоит только кого-то к себе поманить — и у него будет семья. Нет, ему не хочется выслушивать остроумные сомнения в здравости своего рассудка. Он и сам все отлично знает.

Его отцу было двадцать семь лет, когда у него родился сын, а Данилу еще нет и двадцати шести, но он рассуждает так, будто вся его жизнь бестолково прошла. Однако по-другому рассуждать он не в состоянии. Он не справляется со своими мыслями иначе, он снова закрывается в своей квартире и жестоко напивается. Он не открывает дверь и не подходит к телефону. Даже если что-то срочное — от Давыдова уже толку мало. Пусть думают, что его нет дома: он даже свет выключает. Пусть думают, что он ночует у какой-нибудь шлюхи. Ему уже очень трудно приводить себя утром в порядок, и, конечно, это скоро все заметят, но Данилу все равно. Ребенок ему не светит, а все остальное — смысла не имеет.

Его молодой организм отчаянно сопротивлялся. Он отвергал чудовищные отравляющие дозы алкоголя, но Давыдов явно задался целью себя приучить. И, действительно, Данил начал чувствовать, что всерьез спивается. Если у него был выходной, он начинал уже с утра и вообще никуда не выходил, с трудом следя за временем, чтобы вовремя выйти на службу, предварительно подготовившись. Он избегал встреч с кем бы то ни было, и в штабе, воткнувшись в компьютер, старался ни с кем не общаться.

Когда Ленка с Мишкой, забрав своего Андрюху с родительской дачи, возвращались домой, Миша остановился в подъезде и снова позвонил в квартиру Давыдова. И снова никто не открыл.

— Где его носит все выходные? — улыбаясь, повернулся он к Ленке. — Он не уехал?

— Черт его знает, — с беззаботным видом ответила Ленка. — Ты бы знал, наверное, если б уехал. Шляется где-то, Давыдова не знаешь?

Оказавшись в своей квартире, Ленка уложила в кровать заснувшего еще по дороге Андрея и унесла телефон в спальню. Стельников в ванной, и она успеет со всеми поговорить так, чтобы Мишка ничего не заподозрил, иначе он начнет сильно беспокоиться.

Ленка обзванивала друзей и знакомых и, получив нужную информацию, быстро ударяла по рычагу, начиная набирать следующий номер. Была идея позвонить еще в парочку ресторанов, но это слишком долго — выискивать номера в справочнике, а Миша уже идет спать. Он всю последнюю неделю провел на Керченском военном полигоне, завтра ему нужно быть с руководством штаба в авиационном полку, и хорошо, что он пока ни о чем не догадывается.

Лежа с закрытыми глазами и ожидая, когда захрапит муж, Ленка обдумывала ситуацию. Итак, Данил ни у кого не появлялся по вечерам уже много дней подряд. Его никто не встречал в выходные. Может, он и правда уехал? Но звонить его родителям тоже нельзя — если его нет, они только напрасно начнут дергаться. И потом, если он уехал, то почему не оставил Ленке своего кота и ключи от квартиры, как всегда? Вряд ли Давыдов забыл, и кот бы уже давно орал как резаный. Да и сам Мишка должен был бы подписать разрешение Давыдову на выезд. Значит, он здесь. Видимо, он нашел себе кого-то и ночует у нее. Но перед тем, как успокоиться, Ленка должна кое-что проверить.

Когда она вечерами проходит мимо двери Давыдова, у нее такое чувство, что там кто-то есть. В квартире абсолютно тихо, дверь закрыта, хотя он раньше не закрывался, но Ленке кажется, он все-таки дома. Может, она и в самом деле сошла с ума на почве своей озабоченности, но не проверить она не может.

Ленка аккуратно встала с постели и надела халат. Стельников не должен ничего узнать, да он, скорее всего, и не проснется. Опаснее всего Андрей. Он может вдруг встать и разбудить Мишку.

Она вошла в детскую и наклонилась над спящим сыном. Тот спокойно сопел и, Ленка надеялась, в ближайшее время не проснется. А если все же Ленку поймают, она во всем признается. Скажет, пошла шпионить за Давыдовым потому, что кое-что подозревает. Мишке, конечно, пока лучше этого не знать, но в крайнем случае — пускай тоже будет в курсе.