За окном шёл дождь. Такой родной и такой чужой одновременно. Будто бы смывал грязь с этой земли. Только звук капающей воды раздавался в доме Ксавье. Стояла глубокая ночь, все девушки или спали, или были заняты с клиентами. Ксавье мирно посапывал в постели, а я… Стояла у окна и думала.

Ровно две недели прошло с того памятного дня в Париже. Тогда мне казалось, что многое изменилось, что он изменился. И, в какой-то степени, это правда. Но нельзя угодить человеку на сто процентов. Всегда есть то, что не нравится. Ксавье был внимателен, даже нежен. В постели он уже не был жестоким ублюдком. Мужчина продолжал контролировать меня, одевать, говорить, что есть и как… Такое впечатление, что старая игра ему надоела, и он перешёл к новой, где я в роли куклы.

Собственно, мало, что поменялось. Ксавье продолжал меня третировать, но уже не так жёстко. Мне нравилось быть рядом. Но обычно мы просто слушали тишину. Он не рассказывал мне ничего, и мне нечего было ему поведать. Только постель нас сближала. Только секс заставлял нас выплёскивать эмоции.

Я не хотела чувствовать то, что чувствую. Но чем сильнее проявлялось равнодушие Делакруа, тем отчётливее кровоточило сердце.

Стук капель по крыше завораживал, наталкивал на мысли. О жизни, о семье, о будущем. После разговора с матерью, мне было настолько паршиво, что не хотелось даже помогать ей. Но чувство ответственности за жизнь брата взяло вверх. Я попросила Ксавье как-то уладить финансовые поступления к Жаннет. Я помню его взгляд… Полный жалости. Никогда не забуду ощущение никчёмности. Но разве любовь к семье – это что-то неземное? Мужчина только спросил, уверенна ли я в принятом решении. Да, на сто процентов.

Ксавье нашёл сиделку брату, которая в свою очередь отчитывалась передо мной. Мы созванивались раз в три дня. Маргрет, так зовут медицинскую сестру, рассказывала про Армана, про лекарства. Она собственно их и покупала, и предоставляла необходимые чеки. Мать так и не нашла работу, по словам Маргрет, и постоянно где-то пропадала. Подозреваю, у своего ухажёра. Мне было противно думать об эгоизме этой женщины. Но родителей не выбирают. Я была спокойна за Армана, а на Жаннет мне было уже всё равно. Я не перестала её любить, но потеряла всё уважение, как к человеку. Несомненно, я думала и об отце, о котором слышно не было уже очень долго. Когда, Ксавье говорил, что добродушие пагубно влияет на меня, я полностью с ним соглашалась. Раньше я просто бы закрыла уши. Ведь для меня всю жизнь, семья была святыней. И когда лоб в лоб сталкиваешься с реальностью, кажется, что весь мир содрогнулся под натиском землетрясения.

– Иди в постель, Шелли. Замёрзнешь.

Я услышала хриплый голос Делакруа.

– Сейчас, – тихо ответила ему.

Дождь продолжал поливать землю, а я грустно улыбнувшись, возвратилась в кровать. Ксавье обнял меня и вновь погрузился в сон.

Лежала и смотрела в потолок. Блики играли на нем, создавая разные узоры. После маскарада, меня встретили в доме мягко сказать грубо. Девочки буквально убивали меня взглядами. Мари цедила слова сквозь зубы, просверливая во мне дыру размером с американский каньон. В общем, ситуация накалилась и мне было страшно оставаться с кем-то из них наедине. И хоть, Роже приказал им прекратить нападки, они не прекращали пакостить. Я жила будто в клетке. И клеткой с прутьями, было не это ужасное место, а моя жизнь. Негоже думать о смерти, как об освобождении. Я не одобряю, но и мысли не могу выкинуть из головы. Редко, но мелькает вопрос: «А что будет, если всё закончить»?

Ничего. Пустота. Отрешение.

Устроилась удобнее и закрыла глаза. Завтра, а точнее уже сегодня, меня ожидает ещё один тяжёлый день.

* * *

Утро выдалось прекрасным. Ксавье разбудил меня нежными поцелуями, которые стремительно переросли в бушующую страсть. После бодрящего секса, я лежала в постели и улыбалась, наблюдая, как Делакруа одевается.

– Я уезжаю, Шелли. На неделю, может на две, – голубые глаза внимательно следили за моей реакцией.

Я не хотела показывать, что меня это расстроило, но, вероятно, не получилось. Это выразительно отразилось в удовлетворительной улыбке на лице мужчины. Она преображала его, делала настолько обаятельным, что было больно смотреть. Одна на целую неделю… А может и две… В этом рассаднике стервятниц. В горле пересохло от страха и собственной беспомощности перед кучкой озлобленных девиц.

– Хорошо, – тихо прохрипела я, – Удачной поездки.

Ксавье затянул тёмно-красный галстук на шее и подошёл к кровати. Сел на край и коснулся ладонью моей щеки.

– Всё будет хорошо, Шелли. Я быстро вернусь, не успеешь и оглянуться.

От нежности, на глаза навернулись слёзы. Я не хотела признаваться в страхах. А ещё до боли боялась раскрыть свою влюблённость. Он же просто засмеёт или, выкинет меня, словно надоевшую рубашку.

– Мне не нравится это место, вот и всё…

– Надеюсь, скоро ты переедешь отсюда, – загадочно улыбнулся Делакруа.