— Ну, блядь, приплыли, — прошипел своему отражению в зеркале, смывая следы позора с руки, дошаркав по-стариковски прямо в ванную. — В твоем возрасте самое время превратиться опять в прыщавого дрочера.

Зашел в спальню за подушкой и услышал странный звук. Наклонился над моей тайной и понял, что ее трясет и это зубы у нее постукивают. А в комнате-то жарень невозможная. Потрогал лоб — мокрый и горячий как кипяток. Да что же, сука, за везение у меня такое! Потряс девчонку за плечо — реакции ноль. Тряхнул сильнее — глаза приоткрыла мутные, смотрит и явно не видит.

— Пить хочу.

— Охренеть, — раздраженно прошипел я и пошел на кухню за водой и шерстить свою аптечку.

А там у меня одни бинты, лейкопластырь да йод с зеленкой. Ну не помню я, когда болел последний раз. Разве что животом маялся по первости от садистских кулинарных экспериментов Роксаны. Но и тогда колеса никакие не жрал. Само проходило.

Набрал Насонова.

— Боев, ты время видел? Я только лег после дежурства.

— Ром, извиняй, но ситуация тут у меня.

— Опять?

— Ага. Температура у нее.

— Какая?

— Да ху… не знаю я. Нет у меня градусника. Но горячая — пиздец. Сначала нормально все было, накормил, искупалась. Заснула в ванне. А теперь вот вроде как почти без сознания. Воды попросила, а сама и не понимает где, похоже.

— Адрес скажи.

Насонов приехал минут через двадцать. Я успел напоить свой личный гемор, хотя больше мимо рта пролилось из-за того, что зубы ее стучали по стеклу. Ромка взялся ее слушать своей докторской фигней с трубочками.

— Долго она мерзла?

— Да без понятия.

— Давай перевернем.

Мы аккуратно повернули девчонку на живот, и тут меня как оглоблей по затылку огрело.

— Это, на хуй, что такое? — от рыка прямо горло драло.

Вся спина, поясница и ягодицы «Оксаны» были покрыты бледно-желтыми, а местами еще с легкой зеленцой и синюшностью следами. Меня бухой отец пиздил ремнем в детстве регулярно, куда ни попадя, без разбору, так что я ой как хорошо знаю, как выглядят синяки после такого.

— А ты не знал, что ли? — покосился на меня Насонов. — Думаешь, чего меня бомбануло в больнице.

— Ты что же, решил, что это я? Вот так? Ну спасибо тебе, мужик. Ясное дело, что я могу казаться мудаком иногда, но не до такой же степени!

— Не психуй, Боев. Что я должен был подумать? Ты же ее привел.

— Ты… — у меня слов не находилось, и поэтому просто ткнул в девчонку пальцем: — Лечи давай!

Выскочил из комнаты, ушел на кухню и окно распахнул подышать. Морозный воздух вцепился сразу в потную от жары в спальне кожу снаружи и до предела наполнил легкие. Но в голове все полыхало и бомбило. Эти разноцветные полосы боли на узкой женской спине стояли перед глазами, как бы ни моргал и башкой ни тряс.

«Сколько ты этим занимаешься?» — «Два года».

— Два года, бля. Два ебучих года! Ты хотел знать о ней, а, дебил? И как теперь? В кайф это знание? Хотел знать, как учится быть вот такими, мертвыми? А вот как!

А ведь я из ментуры ушел вслед за Камневым потому что заебало это человеческое дерьмо, что никогда, сука не заканчивается. Остохренело видеть это, знать, каждый божий день. Бороться типа, на деле осознавая, что хуйня все это. Ни конца, ни края этому. Всегда будут уебки, избивающие и насилующие, ломающие других только потому что сильнее, потому что у них есть власть делать это, просто потому, что им так хочется. Я задолбался ощущать постоянный груз вины за такое. Я хочу жить, забивая на это, раз уж победить нельзя. Жить в кайф, не пялясь ночами в потолок, пока глаза не вылезут, ломая мозг. Я хочу. И вот раз — и, выходит, хотел. Потому что сейчас меня аж крутит и ломает всего от желания знать, кто эти мразоты, что оставили свои поганые следы на коже моей загадки. И хрена с два она от меня соскочит, пока я не добьюсь от нее всей правды до копейки. Найду тварей и заставлю кровью харкать. Может, у нас Камнев всегда слыл чуть психованным, а я вроде пиздобол, которому все похрен. Но сейчас меня как за глотку кто взял. Ярость не давала вдохнуть нормально. Все, я подписался. Задней скорости у меня ведь нет.

— Тихо! Куда рванула?! — прошипел над ухом смутно знакомый голос, а что-то тяжелое и горячее удержало на месте, придавив в районе груди.

Я хлопала глазами в полумрак, подавляя приступ паники по мере того, как вспоминала, где я и с кем.

— Боев? — вышло еле слышное сипение, и сразу горло сжалось в приступе кашля.

— А ты кого ожидала увидеть? — Он убрал удерживавшую меня ручищу и потянулся к тумбочке за стаканом, на мгновение нависнув надо мной своей широченной грудью. Перед самым лицом очутился один плоский коричневый сосок и негустая поросль золотистых волос.