Блин, ничего себе размерчик окружности. Тут впору шутить не про один проглоченный арбуз. Как она еще ходит, а не катится?

— Мы уже идем, идем, Рокс, — зачастил Яр, расплываясь в самой дурацкой улыбке, из тех что я видел.

— Блин, смотрю, помощь отпадает, — расстроился я.

— В чем помощь? — тут же насторожилась погремушка. Хотя сейчас и язык так назвать не повернется. Вон какая важная и плавная стала. Один только пирсинг и напоминает о былых лихих денечках.

— Боев тут решил девушку приодеть, — мрачно пробубнел Яр. Злиться он на меня может, но не сдаст. — Хотел, чтобы ты ему подобрать кое-что помогла.

— Погодите! Казанова, у тебя девушка появилась? Кто эта сумасшедшая? Может, ей не одежда, а смирительная рубашка нужнее?

— Ха-ха! Юмористка! Я уже и сам не хочу, чтобы ты мне помогала.

— Не-не-не, вот теперь я этого хочу. И познакомится с ней.

— Еще че…

— Беременным не отказывают! Это страшный грех, не говоря уже о том, что я тебя за такое тресну!

Так, судя по всему, я подставился сдуру.

— Ну нет, — я зыркнул на выпирающий живот Роксаны, — я не готов к такой большой ответственности.

Камнев подавился воздухом, закатил глаза, и повисла какая-то уж очень нехорошая пауза, пока беременная фурия сверлила меня взглядом.

— Боев, а ты, часом, не бессмертный? — процедила она, зло на меня прищурившись.

— В смысле? — вот тут до меня дошло. — Эй, я не это имел в виду совсем! — на всякий случай стал пятиться. Мне в травматологию сейчас не с руки. У меня дома дите… в смысле, загадка моя больная, босая и голая. Очень-очень голая. — Ты совсем не большая. Вот ни капли! Ты вообще самая изящная и… э-э-э… грациозная беременная ба… женщина, какую я видел за всю…

— Ой, да расслабься, — мигом поменявшись в лице, нагло заржала эта… Да я уже почти обделался тут! Вся жизнь перед глазами пронеслась, а вспомнить и нечего почти. — Я в курсе, что просто огромная. Но судя по твоей реакции, ты, Казанова, не безнадежен. Есть, значит, шанс не стать полным разочарованием для отважившейся на тебя бедняжки.

Умная, ты посмотри, какая. Это я тот, кто тут отважился на что-то!

— Куда первым делом поедем? — сразу принялась планировать Камнева, пока я еще давился ее стряпней. — Что ты первым купить хочешь?

— Белье, — выдал я, запивая огонь во рту.

— А размер знаешь?

— Ну… примерно как у тебя сейчас. Может, чуток поменьше.

— Боев, я тебя убью однажды, если не перестанешь пялиться на грудь моей жены, — процедил Яр.

Мне себе глаза скотчем заклеивать, что ли? Она сама так и лезет…

— Да я же чисто в силу производственной необходимости, — сбрехал не моргнув.

— Рокс, осторожнее только, — наставлял свою погремушку друг, усаживая, как хрустальную, в мою тачку.

— Со мной все хорошо. У нас еще аж три недели, не бзди, гризли. Не могу я уже сидеть на одном месте.

— Боев.

Одно слово и взгляд весом в сто тонн. Все понял. Береги как зеницу ока. Будет сделано, Камень.

В этот раз я просыпалась как с глубины медленно всплывала. Тело ощущалось так странно, будто и не моим. Каким-то неизведанным живым организмом, с новыми горячими точками неизвестных прежде нервных окончаний, с новыми желаниями, что пробудились даже раньше и в обход разума, с новой сразу какой-то необузданной жаждой и жадностью. Отрицать очевидное глупо — я пришла в себя на волне воспоминаний о том, что сделал Боев в ванной, и завелась так, что аж всплакнуть потянуло, когда Андрей рядом не нашелся. Потому что я хотела еще такого же. Вотпрямсчаз. Немедленно. От тянущей необходимости даже скрутилась клубком, подтягивая колени к груди, но стоило задеть соски, и чуть не заскулила. Это же… уму непостижимо, как хорошо было.

Только глаза опять прикрывала — и всю как простреливало отзвуками тех ощущений. Воспоминаниями о его прикосновениях. Так испугавших вначале, не дававших ни малейшего шанса уклониться от несущейся сквозь меня волны. Которую он сам и сотворил. Всего лишь своими грубоватыми шершавыми пальцами и пошлым шепотом. Два года под Вознесенским — и ни разу, ни единого, хоть чего-то и близко похожего на это. Ублюдочный Димасик совал свой вонючий огарок в каждое отверстие в моем теле и никогда, никогда это не было даже отдаленно тем, что Боев сделал, просто поиграв на мне, как на чертовой гитаре, пальцами. Все, с чем я просыпалась все эти два года, — боль, отвращение, нежелание жить и снова боль. Сейчас же… я хотела… хотела секса. Потому что в том, что дал мне почти незнакомец, было в миллион раз больше этого секса, чем во всем елозеньи и грубых долбежках первого и единственного любовника.