— Ты ведь сейчас издеваешься надо мной, так?

— И в мыслях не было. Я тебе сказал — спи. Все решу. Но тебе охота поболтать. Мы болтаем. Где тут издевка, кукла?

Ну, на самом деле какое-то пьяненькое веселье меня все же разбирало. Не над ней посмеяться, нет. А от того, как же, на хрен, на душе-то хорошо, когда принимаешь все свое говно, как оно есть. И от того, что вот такого, всего в этом говне, захотела солнечная неземная девочка из другой жизни. Захотела и продолжает хотеть, каким бы неправильным это ни считала по здравому размышлению. Каким бы неправильным было и мне лезть к ней своими лапами и членом. Не будь во мне этого зверского дерьма, не было бы нас сейчас прямо здесь. Не было бы у нас общего будущего. А оно теперь будет. Я убил ради этого. Да, не знал, почему все это, изначально. Судьба не выдает заранее сценарий, что бы выучить его назубок. Она все больше по коварным импровизациям. И эта конкретная, что свела снова меня и Сашку, мне в кайф.

— Ладно. Сначала в больницу, — сдалась Сашка, причем, видно, не мне, а своей слабости и скрутилась опять клубком на сиденье. Думает, небось, потом сама все разрулит. Наивная.

— Вы не имеете права меня тут удерживать! — возмутилась я, глядя на медбрата, что с непрошибаемым лицом вкатил штатив с капельницей в палату. Хотя скорее уж тюрьму.

Чисто, просторно, но дверь железная запирается, на окне решетка, к основе кровати прикреплены мягкие ремни, явно для фиксации буйных пациентов.

— Успокойтесь, Александра. Вы здесь исключительно для вашей же пользы, — монотонно ответил он мне. Привык, небось, к истерикам. — Мы вас прокапаем, снимем интоксикацию, понаблюдаем. Все хорошо.

— Все это можно было бы сделать и не в этой… тюрьме! Вы хоть знаете, кто я? Я… — чуть не проорала имя с фамилией, но что-то екнуло. Мало ли. Судя по последним событиям, орать на каждом углу свою фамилию не самая удачная мысль. Дочь Стального короля в клинике для нариков. — В курсе, что у мужчины, который привез меня сюда, нет никаких полномочий и прав запирать меня здесь?

В машине я не стала затевать длительные разборки с Николаем из-за этих его диких притязаний на меня. Во-первых, становилось все хуже, морозило все сильнее, глаза горели, горло жгло, ломало, и крутило мышцы. Хотелось плакать или разбить что-нибудь. Во-вторых, чем-то сильно он мне отца напоминал. А с тем спорить бесполезно. Что в лоб, что по лбу. Броня в два пальца толщиной, изящество и тактичность асфальтоукладчика, степень восприятия чужих доводов и возражений — минус миллионная. Решила, доберемся до цивилизации, и там я уже сама во всем разберусь. Свяжусь с отцом, Гошкой, с органами. И удовольствовавшись этой мыслью, каким-то чудом уснула. Кто же знал, что этот коварный гад меня, сонную и тепленькую, в какую-то чертову каталажку медицинскую сдаст для наркоманов и алкашей. Реабилитационный центр, ну да. Офигевшую и лупающую глазами чмокнул в лоб, буркнул «я быстро» и свалил!

— Александра, как только вам станет лучше и вы преодолеете критический момент, то поймете, что ваш муж руководствовался прежде всего стремлением сохранить ваше же здоровье, — продолжил безразлично бубнить этот здоровенный детина. — Ручку мне дадите? Добровольно.

— Мой кто? — фыркнула я, но запястье протянула. Ну не сражаться же мне с ним. Без шансов. К тому же если действительно они что-то сделают с той изжевывающей меня изнутри болью, дурнотой и слабостью, то я буду только благодарна. Что-то я безумно вымоталась от этого, и сон по дороге ничуть не помог. Мне становилось только хуже, и я за малым уже только не позволяла себе начать подвывать. — Николай мне не муж.

— У меня другая информация. — Ни один мускул на лице не дрогнул же. Ему настолько плевать? Привык, что пациенты врут постоянно? Или Николай был настолько убедителен?

— А как меня сюда приняли вообще без документов?

Вену он нашел моментально, больно почти не было. Уж не на фоне того, как я себя и так уже чувствовала.

— Вам лучше лечь и расслабиться.

— Вы игнорируете мой вопрос? А что, если вы помогаете свершиться преступлению? Осознанно. Напичкаете тут меня и заставите…

Что там такое ужасное меня должны заставить, я додумать не успела. Облегчение и сонливость накрыли меня будто тяжелым ватным одеялом, что заглушило все вокруг.