За ночь меня пару раз начинало морозить, случались приступы ломоты и дикой жажды и при этом тошноты. Николай избавлял меня от этих симптомов радикально. Поднимал мою голову, надежно удерживая широкой ладонью, пока еще и глаза не успевала открыть, поил, а потом, невзирая на начальное нытье, заставлял уже потеть совсем не от недомогания. Он будто решил вытеснить из моих тела и сознания отраву, заменить их собой. И им я готова была травиться охотно и сколь угодно долго. Наверное, то еще удовольствие — возбуждать меня, хнычущую и полусонную, но Колю, похоже, все устраивало. И мое тело отзывалось на его требовательные, не дающие шанса на отказ прикосновения покорно, как если бы было его собственностью, которой он мог запросто управлять.

Но все же человек не робот, и он устал, видно, возиться со мной. Так что проснулась я от жары и тяжести. Крепко на этот раз спящий Николай буквально спеленал меня собой. Опутал мощными конечностями, практически подмял, спрятал под себя, как жадный ребенок любимую мягкую игрушку. Мне хотелось в туалет, да и ополоснуться после всей нашей отнюдь не спокойной ночи не помешало бы. Поерзав, я только и смогла, что развернуться лицом к моему мужчине, потому как выскользнуть из захвата он мне не давал. Не просыпался, но и не отпускал.

Я уставилась в его лицо, думая о том, что еще ни разу не рассматривала его пристально. Впервые увидела — он мне показался жутким, поскольку я думала, что он один из тех отморозков. А сейчас чем больше смотрела, тем сильнее щемило в груди. Вот чем я удержу его… такого? Ведь сейчас я четко уже видела и осознавала, насколько потрясающий мужчина рядом со мной. Даже опуская, какой он и на что способен, просто исходя из внешности, есть женщина, что сможет на него не повестись? Нет, Коля не красавчик в общепринятом смысле слова, не слащавый, не аристократичный, что когда-то так привлекло меня в Гошке. Он… мужчина. Вот и все. Все. Потому что именно все-все это определение его внешности и включает. Не парень и не самец. Мужчина. В нем все. Сила, нежность, ненасытность, забота, ярость, невозмутимость. Все на своих местах и в идеальных пропорциях. Для меня идеальных. И внешность его для меня идеальна. Потому что, чую всем сердцем, я просто теперь не в состоянии буду воспринимать никого другого. Есть только он. Его нахмуренный, даже во сне, лоб, широкие темные брови, обе пересеченные белыми росчерками старых шрамов. Крупный нос, что наверняка до переломов был ровным. Выдающиеся, совсем чуть широковатые скулы, которые мне хотелось целовать, спускаясь к его резко очерченному, но не тяжелому подбородку. А потом добраться и до его рта. Обвести этот жесткий контур кончиками пальцев, потом губами, пользуясь моментом, что хоть во сне он не перехватит моментально инициативу, как это делал всегда. Не превратит в мгновение ока поцелуй в порабощение моей воли. Не пробудит лишь напористыми движения губ и языка все животное, чувственное во мне. Господи, он же действительно поджигал меня одними поцелуями. Потому что не целовал — сразу брал. Всю. Целиком.

Эти мысли завели меня опять с такой легкостью, будто и не было всей этой изнурительной в моем состоянии ночи. И, не вытерпев, я таки потянулась к его губам. И внезапно очутилась на спине, придавленная его телом. Его железная ладонь сжала мое горло, лишая воздуха.

— Не смей, змея поганая! — прорычал Николай жутко, оскаливаясь совершенно по-звериному мне в лицо, вперившись безумным взглядом.

— Коль! — пискнула я сдавленно и замерла, чтобы не провоцировать.

Коля часто заморгал, словно начав видеть только сейчас, и его как снесло с меня. Он отпрыгнул так, что слетел с кровати. И тут же ринулся назад.

— Сашк, прости! — Он схватил еще ошалевшую меня, прижал к себе. Вскочил и стал так таскать по комнате, явно в попытке успокоиться.

Я заизвивалась, стараясь освободить руки. Все же болтаться спеленутым солдатиком перед его мощным телом, когда он мечется, бормоча хрипло извинения, нисколько не комфортно. Коля моих усилий как и не замечал, так что справилась сама. Вывернув из стального обруча его объятий сначала одну руку, обвила его шею. Так же и вторую, и обхватила его уже и ногами, располагаясь поудобнее. Вот, хочет таскать, чтобы успокоиться, пусть теперь таскает. А сама я принялась массировать пальцами кожу его головы, целуя ухо и бормоча в ответ: «Все нормально-нормально-нормально». Кстати, уши у него тоже абсолютно потрясающие. Крупные, как все в нем, и чуточку заостренные, что ли. Мне почему-то приходило на ум — волчьи. И сам он у меня здоровенный свирепый, но ласковый зверюга.

— Пойдем покушаем, а? — предложила, спустя несколько минут. — Есть хочу зверски.

Мой желудок подтвердил правдивость этого заявления. И есть я хочу, и жить я хочу.