— Хорош стоять, прилипли они, — заворчал опять над душой Ольшанский. — Домой поехали, обсудить есть что, да и Альку кормить надо.

Чуть дальше по коридору я увидел Комарова — опрашивавшего меня следователя-важняка, на челюсти которого наливался синяк с отеком. Он что-то пытался возражать ментовскому генералу. Так понимаю про то, что отпускать меня нельзя. Общественно опасный тип я, ну да.

— Комаров, я никуда не потеряюсь, — сказал ему, прижав Сашку лицом к своему плечу. — И за челюсть прости. Захочешь тоже врезать — милости прошу, но поддаваться не стану.

Что-то я сегодня многовато извиняюсь.

— В ресторан заскочим, — распорядился уже на улице Ольшанский.

— Какие рестораны, на диете Сашка, — огрызнулся я.

— И ты еще туда же? — взвился геморный родственник. — Куда ей худеть? Не нравится такая, иди себе швабр ищи тощих, а от моей дочери отвали!

— Да причем тут худеть?!

— Папа, Коля, ну перестаньте! Пап, у меня желудок шалит, мне особая еда нужна пока.

— А я знал! Говорил тебе, что доведешь себя.

Блин, Сашке еще и прокапаться же надо!

— Едем к нам на квартиру, — постановил я, и Ольшанский бухтел, но упрямиться не стал.

— Хоть не совсем голодранец, и то хлеб, — пробурчал он, оглядевшись в моей двушке, где я первым делом поставил греть детские консервы.

— Пап! — вздохнула Сашка. — Ну перестань уже, а.

— Так я же… хвалю, — дернул щекой вредный мужик, натолкнувшись на мой «хорош мотать ей нервы» взгляд. — Не балбес, говорю, заработал же на жилье. Если не мама с папой подарили.

Завтракали мы в тишине, можно сказать, мирной, если не считать того, что Ольшанский с брезгливой гримасой рассмотрел и понюхал пюре для Сашки. Не прокомментировал, и то хорошо. Но вот когда пришел медбрат ставить капельницу…

— Это, блядь, что, Шаповалов? — прошипел он гневно, вытащив меня в прихожую. — С Алькой что? Какого хрена тут… на дому? Почему в клинику не везешь?

— Так нужно, Иван Палыч. Если Александра посчитает нужным, то сама вам расскажет, что с ней.

— Да я тебя… Говори, сказал, или увезу и под замок посажу ее, а тебя обратно ментам сдам, и хрен ты у меня выйдешь…

— Иван Палыч, может, хватит? — посмотрел я на него примирительно. Вот и не двинешь же для прояснения мозгов, и прав он тут, за дочь переживая. Хотя где его пристальный контроль раньше-то был? — Давай мы лучше по делу пока перетрем, а?

— По делу… — насупился уже на кухне он над кружкой чая, все поглядывая в сторону коридора, куда ушла Сашка. — Не беременная, значит?

— Нет. Пока.

Он помолчал, посопел и, наконец, вздохнул, зыркнув исподлобья.

— Думаешь не понимаю, что набедокурил я тогда с Дежневым? Ну чего уж… Но и ты с соплежуем облажался.

— Точно, — согласился я.

— Надо же было, чтобы не подкопаться!

— Иван Павлович, я ему в морду дал, да. Но не больше.

— Так ты же сказал…

— Сказал, что допустил косяк. Надо было его сразу в оборот брать и нашим в «Орион» сдавать, чтобы дожали и все вытрясли. Не оставлять без присмотра.

Да только не до него мне тогда было. Сашку вытаскивать надо было из срыва, где она в том числе и заслугами псевдопокойника-отца очутилась.

— Мне надо было звонить, Коля! Мне! Не хрен чужих в дела семейные тянуть!

В семейные дела, значит? Жук ты, Иван Палыч.

— Не хрен в таком случае в семье конфронтацию нагнетать.

— Поучи меня… умник. Делать-то чего теперь будем? Раз Гошка не самоубился, то, выходит, гадина эта, что на Альку покусилась, жива и рядом ходит. Как вычислять будем? Опять мне помирать?

— Не сработает, — покачал я головой. — Да и теперь, когда то, что мы с Сашкой вместе, не секрет, только совсем безбашенный кто сунется в наглую.

— Ну да, дураком надо быть на тебя полезть, шкафина здоровенная. Еще и взгляд как у маньяка. Дай бог, дочь если и будет, так в Альку пойдет.

— Кому все достанется, если вдруг ни тебя, ни Сашки? — спросил, проигнорировав очередную шпильку. Меня оглоблей тыкать надо, папаня, чтобы заметил.

— Думаешь, я это сто раз не перегнал в башке? Слюнтяю Орехову было бы выгодно, но теперь его нет, и коню понятно, что не он был главным.

— Родня?

— Брат у меня только остался. Ему бы все отошло. Но чтобы Федька ради бабок меня и племянницу свою… Нет! Непутевый он у меня, да, всю жизнь его на своем горбе вывожу. Но не жадный. И не мразь. Тупик, бля, выходит, Шаповалов.

— Дети у него есть? Жена?

— Ой, да там жена такая… — Ольшанский презрительно скривился, — фифа манерная да прости господи еще та. И дочка такая же. С криминалом связаться мозгов им не хватит, да и ниже их достоинства якшаться со всякими.