Тело зазвенело, ощутив ее тяжесть и тепло там, где их так долго не было, и я уже не мог. Не мог! Больше не утешал поцелуями. Уже почти жрал ее кожу, губы, нежность и нажраться не мог. Беспардонно содрал халат с плеч, добираясь до груди. Моя девочка поправилась за это время. Меня и раньше от ее изгибов, от мягкости перло адски, а сейчас и вовсе на раз башню отшибло. За пару вдохов дошел до озверения, ошалел от потребности облапать, истрогать всю. Тискал безбожно, мыча от кайфа чистого, что тот немтырь. Сказать бы тебе, какая ты… что для меня… да мозгов-то уже нет. Отшибло. В стояк каменный утекли.

— Коля-а-а-а… Колечка… — Сашку от моего напора сразу из всхлипов в стоны бросило. Гнулась на мне, одежду дергала, добираясь до моей кожи с таким же нетерпением. — Скучала… Хочу-у-у-у…

А я не хочу… я подыхаю прямо уже. Сдвинул ее чуть от себя, Сашка жалобно хныкнуть только успела, цепляясь за мои плечи отчаянно, а я уже ширинку разодрал и, стиснув ее ягодицы наверняка до боли, насадил на себя. И у самого чуть глаза не выскочили к херам. Тесно. Жарко. Дома. Да, блядь, да-а-а. Вот оно. Мое!

Сашка в крик от первого же толчка, мне горло ревом дерет. Врезался в нее, тянул на себя аж до судорог в руках, а все мало было. Дугой ее выгнуло, волосы растрепаны, голова запрокинута, губы, щеки пылают, соски острые о мою грудь трутся. Сдыхать стану, а эта картинка будет перед зенками бесстыжими стоять. Мое солнце на мне, я в ней так, что глубже не ворваться. Опрокинул Сашку на спину и вколотил-влил свой оргазм в ее, сокращаясь от ее внутренних сжатий до взрывов перед глазами.

Хрипя еще и дергаясь от афтершоков, перевалился на бок, затягивая Сашку на себя. Ковры коврами тут, но не хрен на полу застуживаться. Она прижалась лицом в изгиб моей шеи, начав тереться лицом и целуя.

— Сашк, мне бы в душ. Вонючий-небритый с дороги. — Даже с места дернуться попытался. Ну не совсем же скот.

Но Александра не отпустила, шумно носом потянула и лизнула ключицу.

— Я по твоему запаху так скучала, — пробормотала хрипло, и мой нижний дурень, что еще толком и не опал и хоть самой головкой, но еще в ней был, стал снова тяжелеть.

— Вот теперь нюхай, сколько хочешь, — буркнул, сам носом зарываясь в ее волосы.

— Ты же насовсем ко мне, Коль? — вдруг вскинулась Сашка, вскидывая голову. И у меня даже яйца поджались от боли и испуга в ее взгляде.

— Малыш-малыш, — обхватил ее щеки и кинулся зацеловывать глаза, скулы, лоб, — да я к тебе насовсем с самого начала. Разом и по самые здрасти. Не поняла разве? Я не от тебя ездил, а по делам. Но теперь все. На хер все дела во всем, сука, мире. Теперь пойдем-ка мы, Сашка жениться.

— Что, прямо сейчас? — захихикала она, и от этого по члену у нее внутри дрожь прошлась. Охуительно!

— Не, не сейчас, — проворчал, нажимая на ее бедра, заставляя скользить по мне и насаживая опять до рваного «а-а-ах!» — Есть у нас несколько часов и чем заняться до открытия ЗАГСа.

— Яр, Андрюха! — позвал я обоих, клацая пультом в поисках нужного канала после эсэмэски Корнилова.

— Срочное что? — сунулся в кабинет Боев, уже с пиджаком, перекинутым через локоть. — Дел у меня до хренищи.

— На минуту-то зайди, — кивнул я ему на экран, где уже пошла заставка скандальных новостей.

Скривив недовольную морду, пробурчал, что домой ему надо. Надо же, домоседом каким заделался. Точнее, Катька моя его так оформила. И правильно сделала. Вон ходит, рожа и так-то всегда довольная была, и зубы сушил вечно, а теперь вообще аж глаза режет. Что тот прожектор светится.

— Что тут? — пропихнулся мимо Боева Камнев, хмурясь. Он-то у нас улыбается, только когда по телефону сюсюкает со своей Роксаной. Сюсюкает! Кто бы знал, что он это в принципе умеет.

— Смотрите.

Начался выпуск. Я увидел знакомые мордахи приютских ребят. Журналист опрашивал их, повторяя с нажимом самые убийственные вещи. Демонстрировал на камеру добытые мной бумажки, зачитывал фамилии. Да уж, прямо сейчас до хрена народу волосы, на глазах седеющие, на себе рвет. Так вам, сукам, и надо.

Выпуск закончился, репортер пообещал еще подробности в следующем и заявил, что требует считать данный выпуск официальным обращением к соответствующим структурам. Я выключил телек и посмотрел на мужиков. Камнев кивнул и хлопнул меня по плечу.

— Хорошо это, Колян. Хорошо.

А вот Боев прищурился и уставился на меня, похоже, в ярости.

— Ты. Ты, блядь, не сказал нам ничего! — заорал он. — Мне не сказал. Какого хуя, Шаповалов. Ты мне друг. И промолчал! Она моя женщина!

— И моя сестра, — принял я его гнев спокойно. Понимаю. На его месте я бы тоже злился. Но поступил, как сам решил. Как правильно.

— Сестра, да. Но моя, моя женщина. Жена! Я, бля, как теперь должен ей в глаза смотреть, а?! Как?! Что скажу? Прости, Катюха, но мою работу брат твой сделал, а я чмо позорное и ни хера и пальцем не шевельнул?

— Не говори. Вообще, — веско сказал Яр. — Кате сейчас это на хрена? Нервы все. Волнения.

— А она, по-вашему, на Луне, бля, живет и не увидит вот это все?

— Случилось и случилось. Ей зачем знать, кто и при чем, — пожал я плечами.

— Ей знать? А мне? Мне знать, что ни хера, ни хера не сделал?